Шрифт:
Закладка:
Индийская религия, как известно, распадается на две ветви, на браманизм и буддизм, которые стоят в таком же отношении между собой, как Иудейство и Христианство. Буддизм есть система более поздняя и вышла из браманизма. Но при всем своем различии обе эти системы благоприятствовали строгому аскетизму, хотя направления в них и не были одинаковы. Аскетизм браманизма выходит из пантеистического мировоззрения, а аскетизм буддизма из атеистического и нигилистического мировоззрения. Первый проистекал из стремления к слиянию с абсолютным единством, отсюда презрение к миру, сущность которого составляют множественность, второй происходил из сознания крайней пустоты всякого бытия; первый идеалистичен, второй реалистичен. Браманизм благоприятствовал изолированному отшельничеству, а буддизм выработал общежительную монашескую жизнь, в нем развилось монашество и мужское, и женское. Буддийские монастыри с их общежительной жизнью, с обетами целомудрия, произвольной нищеты и послушания так бросались в глаза западным христианским миссионерам, что они, не задумываясь, производили их происхождение из хотений дьявола ввести подражание христианской аскетике. Явления аскетизма уже задолго прежде Христа находим у иудеев, как например, у назореев, полуиудеев и полуязычников – ессеев, а также у терапевтов в Египте.
Самый эллинский мир не остается вне этого круга аскетических проявлений. Эллинская философия под пифагориками, платониками, стоиками разумела не только людей теоретического знания, но и людей, отличавшихся мудростью в практической жизни; приверженцы философии пифагоровой, платонической и стоической часто сопровождали изучение философии строгим воздержанием, так что философ и аскет на языке греков значило почти одно и то же.
Говоря это, мы не то хотим сказать, чтобы христианское монашество возникло из языческого аскетизма (на самом деле этого не было), но то, что явление монашества в церкви не есть явление специфически христианское, а принадлежит к кругу обнаружений общерелигиозного или религиозно-философского характера. Оно условливалось не непосредственно христианством, но есть результат человеческого сознания, достигшего известной стадии своего развития.
Но это сознание не тождественно в аскетизме христианском и аскетизме языческом. В христианском монашестве преобладает принцип нравственный, принцип борьбы духа с плотью в видах самоусовершенствования, напротив, в аскетизме языческом преобладает принцип метафизический, здесь плоть презирается то как продукт злого начала, материи – в системах дуалистических, то как препятствие к абсолютному слиянию с Единым – в системах пантеистических. Что касается иудейского аскетизма, то за исключением назорейства, которое имело очень неширокое распространение в иудействе, другие явления, как ессейство и терапевтизм, суть явления, развившиеся под влиянием идей языческих. Но если исходная точка и отличает монашество христианское от аскетизма языческого и иудейского, то, однако нужно заметить, что формы проявления этого направления духа довольно близко сходятся между собой. И это опять не результат заимствования, а скорее результат единства в идее, ищущей для себя одинакового выражения. Чтобы убедиться в сродстве формы христианского монашества в древней церкви и аскетизма иных религий, мы возьмем для сравнения формы аскетизма индийского и христианского, как этот последний развился на юге почти при тех же климатических условиях, как и первый. Древние и новые путешественники встречали в Индии аскетов, которые, полузарывшись в муравьиную кучу, обвитые на шее колючими растениями вроде терновника, с распущенными волосами, покрытыми птичьим пометом, неподвижно, как древесные стволы, стояли и смотрели на солнце. Древний географ Страбон рассказывает, что брамины в обнаженном виде выставляли себя на солнце и дождь, часто целые дни стояли на одной ноге, держа над головой тяжелое дерево. Некоторые гимнософисты стояли по получасу на голове, или же с железной крюкой на спине ходили взад и вперед по канату над огнем. Иные носили тяжелые железные цепи на шее или тайных членах, или ходили в обуви, наполненной железными гвоздями, так что каждый шаг оставлял после кровяной след. Некоторые на всю жизнь приковывали себя к дереву, садились в клетки, повешенные на деревьях. Последователи божества Шивы являлись на праздниках с окровавленными губами и языком, в которых воткнут был нож и пр. Теперь посмотрим на формы христианского аскетизма: как много общего между описанными нами формами и этими?
Церковный историк Евагрий, описывая палестинских монахов V-ro века, рассказывает, «некоторые из монахов заключаются в своих хижинах поодиночке; а их хижины имеют такую широту и высоту, что в них нельзя ни прямо стоять, ни без боязни наклоняться. Это по слову Апостола – замечает историк – жизнь «в вертепах и пропастях земных» (Евр. 11, 38). Иные из них обитают вместе со зверями в каких-нибудь неприметных для посторонних расселинах земли. Придуман ими и еще род жизни, превосходящий силу всякого мужества и терпения. Они проникают в сжигаемую солнцем пустыню, и покрывая лишь тайные члены своей природы, прочее тело, как мужчины, так и женщины, предают ужасным морозам и знойному воздуху; совсем отвергают также употребляемую людьми пищу и питаются прямо от земли, срывая прозябения (растения), чтобы только жить, и потому называются пасущимися. По временам они становятся зверовидными, т. е. изменяют телесный свой образ, да и образ мыслей получают несвойственный людям» (Церк. История, кн.1, гл. 21). Припомним, наконец, еще вид монашеского подвижничества: столпничество.
Христианское монашество, как известно, явилось в IV–V веке; но следы аскетического направления в христианстве мы находим уже и в первых веках. Аскетизм первых веков был подготовительной стадией к развитию монашества. В первенствующей церкви встречаем особый класс христиан обоего пола, которые известны с именем аскетов и девственниц. Они живут среди самого общества, добровольно отказываются от брака и от собственности, проводят время в постах, молитвах и религиозном созерцании. Иногда они образуют даже отдельные общины для взаимного побуждения к неослабному аскетизму; в эти общины принимались даже дети, которые воспитывались для дальнейшей воздержной жизни. Указанные лица пользовались вместе с исповедниками высоким уважением, имели отдельные места в богослужебных собраниях; во время гонений они с одушевлением стремились к мученичеству, как к желанной цели.
Аскетическому направлению умов того времени весьма много содействовало стремление христиан как можно более отделить себя
