– У меня в мозгах ничего не сходится, – пытаюсь помочь и непослушными руками достаю с полки пачку чая и сахарницу. – Папа сказал: родители Савы были вашими друзьями.

– Верно. Я вроде тебе уже объясняла.

– Да, но я запуталась!

Мама включает чайник, а я засыпаю заварку. Правда, от волнения слегка перебарщиваю.

– Разве не принято приезжать на похороны друзей?

– Нана, я упорно тебя не понимаю.

– Ваши лучшие друзья погибли, а вы не приехали с ними проститься, ни разу не были на их могилах. Иначе как объяснить вашу уверенность в смерти Савы?

– Лучшие? – улыбается мама. – Я бы так не сказала. Марина и Дима всегда были нам просто хорошими знакомыми, не более того. С отцом Савы Игорь одно время вел совместный бизнес. Но, насколько мне известно, общие интересы наших семей развеялись задолго до пожара.

– Просто знакомые?

– Что тебя удивляет? – мама садится к столу и, перекинув ногу на ногу, вопросительно хлопает глазами.

– Вы такие сердобольные у меня!

Я никак не могу понять: то ли мать действительно ничего не видит, то ли меня считает дурой. Детей «просто знакомых» никто и никогда не побежит усыновлять. За них ни у кого от волнения не сносит крышу! Тем более у таких, как мой отец.

– Нана! – огрызается мать и строго на меня смотрит. Губы поджаты. Глаза горят праведным гневом. Ну конечно, в этом доме говорить правду в лицо – недопустимая роскошь. Меня тошнит от родительского лицемерия.

Чтобы не наломать ещё больше дров, отвожу взгляд и тянусь за ложками. Вот только эмоции сдерживать ещё толком не научилась.

– Вам было плевать на родителей Савы, да и на его судьбу тоже, – с грохотом ложки валятся из рук. Наклоняюсь, чтобы их поднять и наконец обличить свои перепутанные мысли в слова. – Настолько плевать, что вы даже на похороны не приехали. Зато сейчас в голос стараетесь меня убедить, что не могли пройти мимо Ветрова в детском доме. К чему эта пафосная ложь? Вам всегда была безразлична судьба парня. Что изменилось? Почему Сава вам вдруг перестал быть чужим?

– Нана, ты выдумываешь проблему там, где её нет, – как ни в чём не бывало, мама пожимает плечами. Вот только её острые ноготки с идеальным маникюром немного нервно постукивают по столешнице. – Сава сын наших знакомых. И он нуждался в нас!

– Ничего подобного! – бросаю ложки в раковину, не заботясь, что новая порция шума разлетается по всей квартире. – Не выдумывай то, чего нет. Просто скажи как есть!

– Дочка, чтобы помочь человеку не всегда нужна причина. Иногда достаточно душевного порыва.

– Ты себя слышишь? – становится смешно. – Где были твои душевные порывы, когда отец меня избивал?

– Нана! – гремит мать и вскакивает со стула. – Не забывайся! Игорь ни разу не ударил тебя беспричинно. Мы с отцом тебя любим. В тебе одной весь смысл нашей жизни.

– Серьёзно? – развожу руками, не переставая смеяться. Только смех мой до одури горький и нервный. – Тогда почему отец в своём кабинете переживает не за меня, а за Саву?

– Ах, вот в чём причина! – выдыхает мать. – Тебя задевает, что всё внимание отца обращено не к тебе?

– Да при чём здесь это! – срываюсь на крик. – Я просто хочу знать правду!

– Правда в том, Нана, что ты выросла избалованной эгоисткой! Савелий, рискуя своей свободой, бросился тебя защищать, а ты по-детски ревнуешь отца. Боже мой, где твоя совесть, дочь?

– Как ты ловко всё перевернула! Ну надо же! – качаюсь на пятках, лихорадочно заправляя спутанные волосы за уши. – Выходит, отец исключительно ради меня спасает Саву, да?

Мама кивает. Немного настороженно. Но всё же.

– Поэтому по дороге в участок отец так убивался, что мне слишком мало досталось от Булатова!

– Что? – мама прикрывает ладонью рот.

Мы обе молчим. В глазах каждой блестят слёзы. Чувствую, мама знает ответ, но по какой-то причине продолжает мне врать.

– Ирина, что за шум? – так не вовремя на кухню заходит отец. Орлиным взглядом он осматривает владения и по нашим с мамой лицам пытается составить картину происходящего.

– Всё хорошо, милый! Есть новости?

Вот только папа не дурак! Он видит наши слёзы и трясущиеся подбородки. Наверняка слышал обрывки фраз и все понимает. Но как отменный актёр продолжает играть роль:

– Марьяна, какого чёрта ты здесь устроила! Шагом марш в свою комнату и если уж соизволила спуститься, то будь добра, приведи себя в порядок! Смотреть противно!

– Тоже мне новость! – шмыгаю носом. – Лимит нормального общения опять закончился?

– Нана, – лезет с упрёками мама. – Игорь прав! Умойся, причешись, сними этот безобразный балахон с себя, а потом поговорим. Спокойно. Все вместе. За чаем.

– Это без меня, – прогоняет зевоту отец. – Мне нужно срочно уехать.

– Ну конечно! – прикрыв глаза, усмехаюсь. – У тебя всегда есть дела поважнее собственной дочери!

Не дожидаясь очередной лавины оскорблений, несусь к себе. Снова совершенно одна. Снова наедине с пожирающими душу страхами. Какого лешего всё разом свалилось на мои плечи? Булатов, Сава, отец – жизнь словно испытывает меня на прочность, ждёт, когда сломаюсь. Тресну. Упаду. Сдамся. И если честно, я в шаге от этого. Происходящее вокруг – слишком для одной меня. Наверно, папа прав: я проблемная, бедовая, глупая.

Смотрю в окно, бесцельно копаюсь в шкафу с одеждой, пытаюсь отвлечься на новости в социальной сети и даже открываю учебник по физике, лишь бы только перестать думать о словах отца, своей никчёмной жизни и, главное, о Саве. Мысли о нём сводят с ума, а необъяснимое предчувствие надвигающейся беды, лишает последних крох самообладания. Я падаю. Прямо посередине комнаты. На пол. И не скрывая своих чувств, ору. Плевать, что меня услышат. Неважно, что подумают соседи. В своей боли я растворяюсь без остатка.

Не знаю, сколько проходит времени: я не смотрю на часы. Не пытаюсь зарядить севший мобильный: единственный человек, чей голос имеет значение, сейчас всё равно недоступен. Следуя маминому совету, ползу в ванную комнату. Собственное отражение вгоняет в уныние: это не я! Чёрные круги под глазами, распухший нос, вместо волос – мочалка. И эта мерзкая отметина во всю щеку. Что со мной стало? Где та Марьяна, которая ещё недавно горделиво задирала нос и умела звонко смеяться в лицо всем трудностям?

Умываюсь ледяной водой. Не жалея волос, деру их массажной щёткой. Но снять с себя толстовку Ветрова не поднимается рука.

Когда жажда становится невыносимой, а живот скручивает от голода, набираюсь смелости, чтобы спуститься. Надеюсь, что мать уехала в фонд, а отец всё ещё не вернулся. Правда, глубокий аромат арабики, насквозь пропитавший собой квартиру, намекает, что я снова просчиталась.

Маму нахожу в гостиной. Вопреки своим пунктикам касательно чистоты, она сидит на диване с кофейной чашкой в руках. Спина застыла в напряжённой позе. Взгляд устремлён к чёрному экрану телевизора. А градины слёз на её бледных щеках окончательно что-то надламывают внутри меня. Хлёстким ударом крапивы по оголённым нервам приходит осознание собственной жестокости. Это я довела мать до слёз. Она не ошиблась, сказав, что я чёртова эгоистка, в погоне за правдой бегущая по головам.