Папа хмурится и снова направляется к окну. Молчит. Достаёт очередную сигарету и нервно щёлкает зажигалкой.

– Почему вы с мамой забрали Саву из интерната только сейчас? – в голове ураганом проносятся вопросы. Мне не показалось: отец переживает за Ветрова больше, чем когда-либо беспокоился за меня.

– Раньше мы не подозревали, что он там, – кольца едкого дыма бесследно растворяются в воздухе, отравляя своей вонью всё вокруг. – Ирина случайно нашла Савелия в детском доме.

– Хочешь сказать, что ты не знал о пожаре, о смерти его родителей? Вы же были друзьями, как такое возможно?

– Знал, – глухо отвечает отец, выпуская новую порцию яда в воздух.

– Тогда почему ты не озаботился судьбой парня сразу? – голова идёт кру́гом. Понимаю, что сейчас не время для разговоров, что на счету каждая секунда, но неуёмное любопытство раздирает душу, а внезапно озарившее разум прозрение рвётся на волю: – Папа, если бы Сава попал к нам в свои двенадцать, сейчас ничего этого не случилось. Он был бы нормальным, папа!

– Не выдумывай, дочь, – рявкает отец, словно я наступила ему на любимую мозоль. – Савелий и так нормальный.

Отец яростно тушит окурок и, опустив голову вниз, неподвижно рассматривает собственные тапки.

– Как можно быть настолько слепым? – смахиваю надоевшие слёзы. – Ветров же весь переломанный. Никому не верит. Никого к себе не подпускает. Он как ёжик колючий прячется от этого мира под маской жестокости и равнодушия, под бронёй из своих татуировок. Эта чёртова жизнь прошлась по нему вагоном, доверху гружённым металлом. Саве больно! Ему постоянно больно! А ты говоришь «нормальный»?

– Я не знал, Марьяна! – гремит отец.

Широкой ладонью он раздражённо трёт лоб. Глаза зажмурены. Каждая мышца на лице напряжена.

– Не знал!

– Можно было догадаться! – позволяю себе повысить голос. Сейчас мы оба на нервах, но в отличие от меня отец знает правду. – Ты мог навести справки. В конце концов, связаться с его бабушкой. Но ты даже не попытался его найти! Пять лет ада – вот цена твоего равнодушия!

– Хватит, Марьяна! – разъярённым львом подлетает ко мне отец. Взгляд обезумевший, волосы на голове стоят дыбом. Ещё мгновение, и новая пощёчина не заставит себя долго ждать. Плевать! Теперь знаю, что душа болит куда сильнее тела.

– Я был уверен, что Савелий погиб в ту ночь вместе с родителями, понимаешь? – едва сдерживая свой пыл, дребезжит отец. – Мне сказали, что в пожаре никто не выжил. Никто!

– Ветрова в ту ночь не было дома, – качаю головой, невольно окунаясь в воспоминания пятилетней давности. Кто бы мог подумать, что детская игра и нелепое стечение обстоятельств спасут Саве жизнь.

– Теперь я знаю, поэтому парень здесь, поэтому я в ответе за него, – поджав губы, отец пристально смотрит на мою разбитую щеку. – И за тебя тоже.

– Ладно, – несмело киваю. – Прости.

– Если вопросов больше нет, то нам пора ехать, – моментально берёт себя в руки папа и подталкивает меня к прихожей.

– Ладно, – снова киваю и, сунув голые пятки в кроссовки, послушно отправляюсь в больницу.

Неудобные вопросы. Неприятные процедуры.

Несколько часов под пристальным надзором отца, шурша бахилами, хожу из одного кабинета больницы в другой. Анализы, осмотры, протоколы, фотоснимки. Стараюсь не замечать сочувствующих взглядов врачей и вздохов медсестёр.

«Ты глянь, какая молоденькая».

«Слава богу, этот негодяй ничего не успел».

«Вот подонок! Руки бы ему оторвать».

Интересно, узнай они, что опоил меня и избил губернаторский сынок, на чью сторону перебежали бы? Судя по обречённому взгляду отца, не на мою.

Папа ходит за мной как тень, постоянно с кем-то созваниваясь или общаясь в мессенджере. Вид уставший и недовольный. А я боюсь спросить о главном. Жить с верой в чудо куда проще, чем под глыбой суровой реальности.

– Марьяна Игоревна, пойдёмте со мной, – молоденькая сестричка с толстенной русой косой до пояса, едва уловимо касается моей спины, подталкивая к кушетке. – Сейчас, Аристарх Карлович, обработает ссадины, и мы вас отпустим.

– Выглядит жутко, – склоняется надо мной пожилой мужчина в белом халате. – Но на самом деле, ерунда. День-два и краснота спадёт, а если не станете лениться и своевременно будете наносить на место удара мазь, то и следа не останется.

Киваю, натягивая на лицо измученную улыбку. Я устала. Здесь, в больничных стенах, отчего-то особенно остро ощущаются последствия бессонной ночи.

– Вот и все! – потирает ладони старик и шустро возвращается к своему столу.

– Спасибо! – спрыгиваю с кушетки и подхожу к отцу.

– Как быстро будут готовы результаты анализов? – не отрываясь от экрана смартфона, гремит он. Голос глухой. На лице залегли глубокие тени.

– Полагаю, завтра, – смотрит из-под густых бровей врач. – Ближе к вечеру.

– Поздно, – заключает папа и не прощаясь тащит меня за собой к выходу. – Они нужны мне сегодня!

– До свидания, – на бегу виновато пожимаю плечами, сгорая со стыда от отцовского невежества.

Коридоры клиники кажутся бесконечными. Однообразные. Мрачные. Бездушные. Пропитанные человеческой болью и сдобренные щепоткой надежды. Мне приходится в три ноги бежать по ним за отцом, позволяя себе изредка морщить нос от резких больничных запахов или безотрадного вида некоторых пациентов. Глядя на последних, благодарю Бога, что ночь с Булатовым отпечаталась только на моей щеке. Сейчас понимаю: мне несказанно повезло!

Не знаю, как отцу удаётся не заплутать в больничных лабиринтах и в считаные минуты найти выход к парковке. Как малый ребенок, радуюсь ветру и наслаждаюсь возможностью вдохнуть осеннюю прохладу полной грудью. Самое страшное позади, верно? На долю секунды поднимаю голову к небу. Голубому и чистому. И в тысячный раз шепчу «спасибо».

– Марьяна! – рычит отец. – Живее!

Пока я рассыпаюсь в благодарностях, папа успевает дойти до своего авто и даже завести его.

– Сейчас куда? – как можно скорее занимаю место рядом и, закинув медицинские выписки на приборную панель, пристегиваюсь.

– В участок.

– К Саве?

– Нет, – горько усмехается отец, потирая лоб, и выезжает с парковки.

Молчу. Жду, когда папа соизволит мне что-нибудь объяснить, но тщетно. Отец чертовски сосредоточен на дороге и собственных мыслях и совершенно не замечает меня.

– Папа, – от волнения заламываю пальцы на руках. – Его же отпустят? Правда?

И снова смешок. Там, в больнице, мне не показалось: отец чем-то серьёзно расстроен.

– Что-то не так, пап? – не уверена, что готова услышать правду, но не спросить не могу.

– Не отвлекай, Марьяна! – шипит отец, не желая со мной говорить.