Шрифт:
Закладка:
И как кто у кого «стреляет», когда у него нет, тоже особая тема.
У нас всегда на улице начинают с просьбы: «Друг, у тебя закурить не найдется?» И только после этого бить начинают. А так сразу начинать неудобно. Неловко как-то.
И неужели же я когда-нибудь брошу курить?
И никогда никому не скажу: «Браток, дай огоньку!»
Больше всего меня страшит в этом вот словечко «никогда».
Эти гады на «Мерседесах»
Сказать, кто виноват что Ирак напал на Кувейт? Сказать? Американцы виноваты. Изначально. Они наводнили мир автомобилями, от них это пошло. А если бы не прожорливый двигатель внутреннего сгорания, кому б сейчас нужна была нефть? В таком количестве. А если б нефть не нужна была б, Кувейт не сделался бы так сказочно богат. И несчастный нищий Ирак не напал бы на эту страну, буквально ослепляющую соседей своей роскошью. Скромней надо быть. И тогда никто на тебя нападать не будет.
Вот ты идешь в милицию и горько жалуешься, что твою квартиру ограбили. А ты зачем себе видеомагнитофон купил? Зачем дразнишь людей, у которых нет видюшника? Думаешь, им не хочется смотреть западные фильмы?
Окна у тебя на даче, видишь ли, повыбивали. Понимаю, неприятно. А каково тем, кто не в состоянии дачу приобрести?! Им же тоже неприятно мимо твоей дачи ходить. Они, может, твою дачу вообще сжечь хотели, но сдержались, одними окнами ограничились, скажи спасибо.
Ах, ты улыбаешься! У тебя хорошее настроение, да? Интересно, почему бы это? У всех плохое, а у тебя хорошее. Может, ты кооператор? Может, ты участвуешь в теневой экономике? Ну ничего, мы сейчас быстренько твое настроение испортим.
Поэтому, если хочешь жить спокойно, ходи в телогрейке. Телогрейку никто не снимет. Женись на некрасивой: некрасивую не уведут. Жалуйся на жизнь, на здоровье, на сплошные неудачи, не возбуждай зависти. Наоборот — еще и помогут. А здоровому, смелому, удачливому зачем помогать? Ему хочется ножку подставить. Проверить, так ли уж он удачлив. Упадет или не упадет. Хочется, конечно, чтоб упал. Чтоб мы с ним сравнялись в невезении.
Мудрость простая, а как эффективно действует. Знакомому позвонишь, спросишь, как дела, в ответ слышишь: «Хуже некуда!» И сразу на душе теплее, значит, и у него тоже плохо. Чтобы разговор поддержать, побранишь погоду. Он в ответ, что и правительство у нас ни к черту. Это очень тонус повышает. И правительство, и погода — один к одному.
На улицу выйдешь — прямо душа радуется. Идут хмурые толпы, народ вялый, скучный, у всех все плохо, как и у меня. И вдруг — как по сердцу нож полоснет. Какой-то гад на «Мерседесе» едет. Весь расфуфыренный, а рядом красотка сидит, зубы показывает.
И, естественно, рука сама собой тянется за булыжником, который, как известно, оружие пролетариата. Взять бы этот булыжник и по окнам — бзынь! Да нельзя, кругом люди, время еще не пришло, чтобы вот так, среди бела дня, булыжником по окнам. А вот вечером можно. Вечером, пожалуй, народ еще и отвернется, чтоб не смущать, когда ты — булыжником.
А милиция… Милиция — что ж. Они тоже вялые, скучные. У них ни дач, ни машин в личном пользовании. Почему они должны чужие дачи и машины охранять? Вяло как-то, скучно рассказывают они по телевизору, что вот, мол, уровень преступности растет и не все преступления раскрываются… Отстаньте, мол… Сами виноваты, мол, что растет. Скромней надо быть, тогда бы он и не рос.
И волей-неволей вспоминаются те золотые времена, когда мы все так спокойно жили: ни телевизоров, ни холодильников, ни автомобилей не было в таком количестве, ну, часы с кого-нибудь снимут, поговорят, поговорят и — опять тихо до следующих часов.
Ах, как мы все тогда любили друг друга, просто души друг в друге не чаяли, ни у кого ничего, и уровень преступности — самый нормальный.
И милиция молодцом ходила, все больше пьяными занималась, и какие замечательные детективы про нее нам показывали!
Придет ли снова то времечко?
Бог весть!
Предновогоднее «Ф». Немного грустное
Когда я был маленьким, я думал, что по радио передают одни только аплодисменты, а в газетах печатают всего одну фразу: «…Лучше надо работать, товарищи!»
Взрослые приходили домой очень поздно, потому что, задерживались на собраниях. Они приходили с опухшими от бурных и продолжительных оваций ладонями.
Может быть, потому у нас сейчас руки и не лежат к делу, что в свое время мы отбили их аплодисментами?
В дестве я думал, что заграница — это одна большая страна.
Что если долго морщить лоб, то будешь очень умным. Что дружба народов — это просто такой фонтан на Выставке достижений народного хозяйства СССР, и ровным счетом ничего больше. Что каждый человек в берете и с фотоаппаратом — американский шпион.
Мы спали и видели, как поймаем каждый по шпиону, а один мой знакомый мальчик уже был на пороге осуществления своего заветного желания: он подозревал в шпионаже — кого бы вы думали? — собственного папашу. Справедливые подозрения вызывало то, что батяня моего приятеля по вечерам что-то писал, и причем допоздна. Еще бы не шпион! Слава богу не успел заложить своего предка.
Со словом «финка» я познакомился раньше, чем с женщиной одноименной национальности. У нас во дворе никто не мечтал быть ни учителем, ни врачом, ни космонавтом. Все мечтали попасть в тюрьму. И, надо сказать, многим это удалось.
Очень хорошо помню — мне было тогда семь лет, — как умер Сталин. То есть я, конечно, при этом не присутствовал. Я имею в виду то настроение, которое сопровождало уход из жизни вождя. Помню, как плакала навзрыд наша многолюдная коммунальная квартира. Мы в буквальном смысле осиротели. Кто же теперь будет нами руководить? Кто защитит, согреет светом своей мудрой улыбки, укажет правильный путь? Помню, утешало сознание, что еще есть люди, которые не оставят нас в нашем сиротстве… Могучие люди!.. Соратники! Буденный. Ворошилов… И слезы как-то сами собой высыхали при мысли о них. И на душе становилось легче.
Помню песенку, петую в детстве: «Берия, Берия потерял доверие, а товарищ Маленков дал нам хлеба и блинков».
В школе мы вымарывали его портрет карандашами, бывший товарищ Берия стоял на трибуне Мавзолея с безжалостно затушеванным лицом.
А наручные часы были только у богатых.
И авторучки у богатых.
А Юрий Гагарин и Герман Титов летали в космос и никакого там бога не видели.
А при коммунизме денег