Соседка покосилась на меня со странным выражением на лице.

— Ты сейчас о вас с Рейнером?

Я лишь кивнула, внезапно осознав, что от волнения у меня пропал голос.

— Не скажу, что ожидала этого. Но то, что между вами что-то происходит и воздух вокруг буквально искрит от напряжения, сразу было понятно, — ответила Криста.

Я нутром чувствовала, что это еще не все. Видела по ее глазам. Поэтому молчала и ждала продолжения. Прошло секунд тридцать, и Криста поинтересовалась:

— Ирэн, но ты уверена, что поступаешь правильно?

— Да. Я уверена в Рейнере, — твердо произнесла я.

— Хорошо. Ты не подумай ничего. Невооруженным глазом видно, что для него это не игра и не прихоть. Только вот все мы помним о предсказании провидицы. В любом случае, я желаю вам обоим счастья.

— Спасибо.

Следующие две недели пролетели быстро и просто как в сказке. И пусть я понимала, что нельзя расслабляться, но поверила в наконец-то повернувшуюся ко мне лицом удачу.

Это были прекрасные дни. Восхитительные и великолепные! Полные счастья, доверия и любви. Я наслаждалась каждым мгновением. Тренировками, подработкой, выходами за стену, вечерними встречами со Шрамом, которому наше с Рейнером примирение явно пришлось по душе. Огромный дымчатый котик лениво наблюдал за нами и даже периодически урчал, позволяя себя погладить.

Надо отдать зимородку должное: мы больше не возвращались к моим секретам, но с удовольствием обсуждали его прошлое. Рейнер очень интересно рассказывал о Ледяных чертогах, о том, как нашел Шрама или барс нашел его, о семье и детских проделках.

Еще одна тема, которую мы старательно избегали — будущее. Оба признавали, что думать об этом рано, но временами забывались и проскальзывали фразочки типа: «Когда мы поедем в чертоги, я обязательно тебе покажу это место». После чего наступала неловкая тишина, когда мы боялись смотреть друг на друга. Однако проходила минута, и мы продолжали как ни в чем не бывало.

Дарг, конечно, не обрадовался нашим с Рейнером отношениям, но вел себя стойко и мужественно. И даже общаться с нами не перестал, хотя я понимала, как ему тяжело.

Гром грянул в первых числах марта, когда весна уже начала вступать в свои права. Яркое солнышко все чаще светило с ясного неба, снег таял, а в лесу на вершинах холмов начала пробиваться первая травка и появились первоцветы. В воздухе витал аромат весны, пела капель. И именно такой солнечный день твари выбрали для одного из самых масштабных прорывов за последние десятилетия.

Часть III. Пряха.

Глава 1

— Тебе Криста ничего не говорила? — поинтересовался Рейнер, когда мы шагали в сторону столовой, собираясь пообедать.

Денек сегодня выдался потрясающий. Солнце светило так ярко, что слепило глаза. Довольно жмурясь, я остановилась на уже избавившейся от ледяного и снежного налета дорожке. Камни, из которых она была выложена, давно высохли и казались матовыми.

— Мы соседки по комнате. Мы все время разговариваем, — отозвалась я, стаскивая шапку с головы и подставляя лицо весеннему солнышку.

«Жарко. И как же хорошо. Неужели действительно пришла весна?»

Легкий ветерок шевелил волосы, но не холодил, наоборот добавлял свежести, которой не хватало этому дню.

— Думаю, такой разговор ты бы не забыла.

В голосе зимородка послышалась странная ирония, заставившая меня приоткрыть один глаз и покоситься на него.

— Что за загадки? Что такого тебе сказала Криста? — продолжая стоять на тропинке, произнесла я и развела руки в стороны, словно хотела обнять весь мир.

— Она не сказала, а спросила. — Рейнер бросил на меня короткий взгляд. — Спросила, когда ей стоит освободить для нас комнату.

— В каком смысле? — тут же напряглась я.

В голове всплывало не так много вариантов. И ни один мне не нравился.

— В прямом, — криво усмехнулся зимородок и неловко почесал затылок. — Мы же с тобой вроде как встречаемся. Уже несколько недель.

— И что? — еще сильнее напряглась я.

И даже солнышку перестала радоваться.

Рейнеру тоже пришлось нелегко. Он старательно подбирал слова, чтобы объяснить то, о чем я уже сама догадалась.

— В Крепость-граде другие правила… Ирэн. — Тут он слегка запнулся, все-таки ему до сих пор сложно было перескакивать с одного имени на другое. — Здесь куда спокойнее относятся к интимным отношениям.

— Угу, — подтвердила, чувствуя, как от смущения и неловкости загораются щеки. — Я уже поняла по рассказам о замках на дверях, которые больше для галочки. Криста что, решила, будто мы… мы… с тобой… можем… ночью.

«Ох, как же глупо! И стыдно!»

— Мы можем… ночью, — с хитрой улыбкой кивнул Рейнер. — Поэтому и спрашивала, когда оставить нас одних.

— И что ты ответил?

— Поблагодарил. Сообщил, что непременно воспользуюсь ее предложением, когда это понадобится, — заявил он, ничуть не смущаясь.

А я еще сильнее покраснела и принялась кусать губы.

И как после такого смотреть Кристе в глаза?

— Не злись, — тихо рассмеялся Рейнер, обнимая меня за плечи и целуя в нагретый солнцем нос, на котором уже начали проявляться крохотные веснушки. — А что я должен был сказать? Что схожу с ума, но каждый день, каждую минуту боюсь задеть, обидеть и испугать? Что мне все время хочется целовать тебя и обнимать, но я проявляю осторожность? Постоянно, раз за разом. И до… уединения в спальне нам еще расти и расти. Так что прекрати дуться и смущаться. Ты, конечно, очень хорошенькая, но я больше люблю, когда ты улыбаешься.

Рейнер внезапно схватил меня за талию, приподнял и закружил в воздухе. И я действительно перестала на него дуться. И улыбка сама собой расцвела на губах.

— Кроме того, я не мог сказать, что ты пряха… — шепнул он мне на ушко. — Сильная пряха, для которой существует особый порядок. Никаких близких отношений до брака. Иначе ты лишишься дара или еще хуже…

— Сойду с ума, — закончила я, так некстати вспомнив кузину. — Потеряю себя в этом мире.

— А этого нам допустить нельзя, — снова целуя меня в нос, проговорил Рейнер. — Поэтому подождем… а теперь у меня к тебе самый важный вопрос.

— Какой? — улыбнулась я, глядя на него сверху вниз.

— Что ты делаешь сегодня вечером?

— Мы ведь хотели зайти к Шраму, — напомнила я.

А потом не удержалась, подняла руку и провела пальцами по его лбу, убирая в сторону непослушную темную прядь.

— Шрам нам не простит,