Шрифт:
Закладка:
Джек даже не представлял, насколько сложно будет добраться до гнездышка, которое он свил себе на стропилах, попутно пытаясь не дать швам на груди разойтись. Преодолев половину лестницы, он вынужден был остановиться и отдышаться. Он как раз гадал, а стоит ли вообще лезть наверх, когда услышал стук в главную дверь театра.
Стучали сильно и настойчиво. Странно, театр был закрыт уже несколько месяцев. Джек заходил через дверь за сценой, с переулка, а у мистера Энтони были все ключи. Не было никого, кто мог бы стучать в двери Ле Гранд Леона по делу.
Джек подождал, прислушиваясь к шорохам, наполнявшим старое здание, к скрипу рассохшихся досок, свисту сквозняков, проникающих сквозь щели на потолке, где балки неплотно прилегали друг к другу. Стук повторился, решительный и резкий. И уже не прекращался, поэтому Джек проковылял по пыльному холлу к двери, нащупав в кармане маленький ножик и сжав его рукоятку, так, на всякий случай.
– Дженет? Это ты? – окликнул он.
Ответа не было.
Тогда он открыл дверь, за которой оказались констебль, два стражника и мировой судья. Движимый инстинктом, Джек попытался сбежать. Констебль грубо схватил его, заломив руки за спину.
– Эй! – крикнул Джек. – Эй! Что вы делаете?
– Ты арестован за убийство Пенелопы Харкнесс, Роберта Пола, Мери МакФадден и Амелии Ярроу. И, без сомнения, многих других. Больной ублюдок.
Констебль плюнул Джеку под ноги.
– Это какая-то ошибка. Говорю вам, это какая-то ошибка!
Один из стражников нашел нож в кармане Джека. Он вытащил его и продемонстрировал мировому судье, а затем сунул в собственный карман, с отвращением покачав головой.
– Эй, это мое! Верни назад!
Судья прочистил горло и посмотрел на Джека свысока, хоть они и были одного роста.
– Нам сказали, что тебя можно найти здесь. Похоже, тебе придется признать, что далеко не все твои дружки из Мясницкого переулка заслуживают доверия. Воры, убийцы, предатели. Боже, помилуй ваши души.
– Вы все врете! – воскликнул Джек, извиваясь в руках стражи. – Врете! Это глупая шутка! С чего бы мне убивать кого-то?
– Ты продавал тела Анатомическому обществу?
У Джека пересохло во рту, а язык словно распух.
Судья усмехнулся.
– Логично, что такой предприимчивый молодой человек, как ты, решил, так сказать, исключить среднее звено. Не нужно выжидать, когда кого-нибудь похоронят, если можешь убить сам.
– Это ложь, – с трудом прошептал Джек. – Я никогда никого не убивал. Да, я продавал тела, но выкапывал их из могил.
Судья не обратил внимания на его слова.
– Очень продуманно, убивать в разгар римской лихорадки. Немного найдется желающих приблизиться к телу, чтобы выяснить причину смерти.
Констебль кивнул.
– Он даже ко мне обращался, втянув юную леди в какую-то сложную махинацию, чтобы прикрыть свои делишки. Пытался провернуть то же самое с сыном виконта. – Он фыркнул. – Слава господу и королю, что молодой лорд Алмонт сразу раскусил, кто ты есть на самом деле. Скольких еще ты бы убил, чтобы набить свои карманы?
– Найдите Хейзел Синнетт! – попросил Джек. – Найдите ее, хозяйку Хоторнден-касл. Найдите и приведите сюда, она расскажет вам всю правду.
Констебль ударил Джека локтем в живот, выбив из него дух. Джек согнулся пополам, но стражники не дали ему упасть. Он почувствовал, как лопнули швы и кровь из едва зажившей раны начала просачиваться сквозь рубашку.
– Не смей указывать, что нам делать, ты, душегуб! И даже не пытайся очернить имя тех, кто выше тебя по положению.
ВЕЧЕРНИЕ НОВОСТИ ЭДИНБУРГА
22 декабря 1817 года
СУД НАД ВОСКРЕШАТЕЛЕМ-УБИЙЦЕЙ
Вчера суд приступил к разбирательству по делу Джека Эллиса Каррера, обвиняемого в убийствах. Ни одно слушание в последние годы не вызывало такого пристального внимания со стороны населения: в тот момент, когда преступника вели в зал суда, двери здания осадила толпа людей, пытающихся хоть краем глаза увидеть этот, безусловно, исторический процесс. Лорд Маклин в компании еще одного досточтимого лорда сидел на скамье уже за несколько минут до десяти.
Каррер, весьма высокий молодой человек, был одет в потрепанный темно-синий сюртук. Ничто в его лице не указывало на особую склонность к жестокости, кроме разве что резко очерченного подбородка и свирепо нахмуренных бровей. В ходе дневного слушания Каррер казался глубоко встревоженным, но не выказал ни малейших следов раскаяния.
В качестве свидетеля был приглашен доктор Уильям Бичем III, подтвердивший, что Каррер регулярно околачивался неподалеку от Анатомического общества, выискивая покупателей для своего жуткого товара. Бернард Алмонт из Алмонт-хаус, сын виконта Алмонта, позже подтвердил тот факт, что слышал собственное признание Каррера, которое тот сделал, думая, что умирает от удара ножом, полученного в ходе карточной игры. Каррер незаконно жил в закрытом театре Ле Гранд Леон, где и был задержан стражей.
Эдмунду Стейну, доктору из Анатомического общества, тоже было выдвинуто обвинение – в незаконном приобретении трупов.
В день Рождества Хейзел шла по Старому городу с поднятой головой, но опустив взгляд. Она решила идти пешком от Хоторндена по ветреной аллее, застывшей от декабрьских морозов, мимо пустынных полей, растянувшихся на многие мили. Ноги у нее болели, но она этого не замечала. Чуть беспокоила лишь кровоточащая пятка, потому что кровь пропитала чулок и добралась до подошвы ее ботинок. Она окоченела от ветра и от всего вокруг, и теперь ничто ее больше не задевало.
Прошла неделя с ареста Джека. Ее мать и Перси все еще были в Лондоне и собирались оставаться там до конца года. В этом городе она была совершенно одна.
На узких мощеных улочках стояла тишина, словно весь Эдинбург собрался у рождественских очагов, прижимаясь поближе к любимым, ведь снаружи по-прежнему свирепствовала римская лихорадка. Хейзел дала кухарке, Чарльзу и Йоне выходной. Сегодня ей нужен был лишь один человек.
Класс остался точно таким, каким его видела Хейзел несколько месяцев – и целую жизнь – назад. Здесь больше не было навязчивого духа крови и разложения: класс полностью вычистили в конце семестра, и Хейзел окружали запахи олифы и спирта.
Доктор Бичем стоял на кафедре, сортируя какие-то бумаги.
– Минутку, мисс Синнетт, – сказал он, не поднимая взгляд. – Я тут готовлюсь к началу занятий в следующем семестре, после каникул. Не поверите, сколько всего еще предстоит сделать. Вся эта бумажная работа, боже мой. – Он переложил несколько листов более ровными рядами, вздохнул и посмотрел на Хейзел. – Ну, здравствуйте.
