В том же 1926 году она пишет рассказ «Муж, которого я купила». Леонард Пейкофф и Барбара Брэнден полагают, что рассказ был написан ею, чтобы окончательно вычеркнуть из своего сердца неразделенную любовь и двигаться дальше[359]. Тем не менее Айн Рэнд продолжала следить за его судьбой. В конце 1920-х Беккерман женился на советской подданной, бывшей финской баронессе, изобретательнице Лили Марии Пальмен. Сестра сообщила Айн, что жена Льва – совершенно не привлекательная и интеллектуально не выдающаяся «домоседка». По ее словам, в браке и вообще в жизни он был «ужасно несчастлив». Эти новости огорчили Айн, для которой он продолжал оставаться героем, не подчинившимся советской уравниловке. По ее мнению, Лев «сознательно отдал себя посредственности, так как более высокие ценности ему не были доступны»[360]. Насколько она была права, судить трудно, однако известно, что в 1933 году этот брак распался по инициативе Беккермана, который при этом увел от мужа некую Ату Рис[361]. Впрочем, Айн помнила, каким успехом Лео всегда пользовался у женщин.

К счастью, она так никогда и не узнала, какая трагическая судьба постигла ее первую любовь. Лео работал в Ленинграде руководителем моторной группы завода имени Ворошилова и проживал по адресу: 7-я Советская улица, дом 6, квартира 9. 18 января страшного 1937 года он был арестован выездной сессией Военной коллегии Верховного суда СССР. Пункты 7, 8 и 11 стандартной для того времени 58-й статьи содержали такие абсурдные обвинения, как «подрыв государственной промышленности, транспорта, торговли, денежного обращения или кредитной системы», «террористические акты, направленные против представителей советской власти или деятелей революционных рабочих и крестьянских организаций» и др. 5 мая 1937 года Лев Борисович Беккерман был приговорен к высшей мере наказания; его расстреляли там же, в Ленинграде, на следующий день после вынесения приговора[362].

Вскоре стала нести потери и семья писательницы. Первым от сердечного приступа 22 января 1939 года скончался Зиновий Захарович. Он умер скоропостижно, сидя на кушетке и беседуя с женой. Нора описывала его легкую смерть как «поцелуй Бога»[363], что в учении каббалы обозначает слияние души с Богом. Вскоре после начала блокады Ленинграда, 15 ноября 1941 года, умерла Анна Борисовна. Супруги были похоронены на еврейском Преображенском кладбище в одной могиле, украшенной массивным памятником из черного базальта. Место их захоронения дошло до наших дней в хорошем состоянии, посещается родственниками и поклонниками творчества писательницы. Официальный сайт кладбища указывает ее точное местоположение: Санкт-Петербург, Преображенское кладбище, Заборная 7-я, место 784.

Рисунок, присланный Норой Розенбаум сестре в США. Конец 1920-х гг. Предоставлен Архивом Айн Рэнд (Ayn Rand Archives)

Средняя дочь Розенбаумов, Наташа, поступила в консерваторию, где проучилась с 1922 по 1929 год под руководством профессора Н. И. Голубовской (1891–1975). Она дважды выходила замуж: в 1929 году – за некоего Исидора, в 1939-м – за Володю (фамилии обоих неизвестны). Наташа погибла в Ленинграде в июне 1942 года во время авианалета, гуляя по Михайловскому саду возле храма Спаса на Крови[364].

Лучшая подруга и кузина Алисы Нина Гузарчик, эвакуированная из Ленинграда 15 июля 1942 года, по сведениям Элеоноры Дробышевой, была убита при бомбежке парохода немцами в Астрахани в 1944 году[365]. Знакомая Нины, Женя Минц, писала о ее трагической судьбе: «Нужно было пережить такую зиму в Ленинграде, чтобы потом погибнуть у устья Волги!» Остальные Конгеймы и Гузарчики умерли во время блокады[366] за исключением Володи Конгейма и Веры Гузарчик, с которыми Айн Рэнд продолжала общаться и после войны.

О смерти родителей писательница узнала только в 1946 году от своей бывшей учительницы английского, а о гибели сестры и кузины – еще позднее, в 1948-м[367]. В результате ее единственной близкой родственницей осталась Нора. В 1931 году она вышла замуж за Федора Андреевича Дробышева, а в июне 1942-го вместе с мужем была эвакуирована из Ленинграда. По словам самой Норы, после войны она получила от Айн Рэнд и Володи Конгейма посылку с продуктами, однако потом родственники перестали отправлять им письма и посылки, опасаясь, что их получателей могут за это арестовать[368].

Глава шестая. Голливуд взят!

«Гимн»

Идея произведения «Гимн» пришла писательнице в голову еще в СССР. Эта небольшая повесть (иногда ее называют новеллой) была написана в промежутке между двумя романами – «Мы живые» и «Источник». В апреле 1936 года были опубликованы «Мы живые», в 1937-м написан «Гимн». Незначительный временной разрыв между выходом этих первых произведений позволяет предположить, что «Гимн» дал писательнице возможность до конца оформить мысль, не высказанную в полной мере в тексте ее первого романа. Вдохновленная и разгоряченная его успехом, Айн Рэнд спешила сделать это в следующем сочинении.

Рабочее название повести – «Эго» – напрямую указывает на ее индивидуалистскую направленность. Вспомним концовку романа «Мы живые». В уста большевика Павла Серова автор вложила такое толкование коммунистической идеологии: «Первый и основной [принцип] заключается в том, что мы изъяли из нашего языка самое опасное, самое коварное и самое порочное слово – слово “Я”. Мы переросли его. “Мы” – вот девиз будущего. “Коллективное” занимает сегодня в наших сердцах место старого чудовищного “личного”».

Троекратное повторение слова «самое» и использование выразительных оценочных эпитетов «опасное», «коварное», «порочное» не случайны – они выдают значимость для писательницы проблемы личности и коллектива. В «Гимне» Айн Рэнд нарисовала картину тоталитарного общества, в котором «нет людей, есть только великое Мы. Единственное, неделимое, вечное».

Главный герой до самого конца повести не употребляет местоимение «я»: «Наше имя Равенство 7-2521… Нам двадцать один год. Наш рост шесть футов… Мы родились проклятыми».

Тенденция развития героя – движение от «Мы» к «Я». Сюжет повести – незамысловатая история его жизни. Он родился «проклятым», непохожим на других даже телом, переросшим, пишет Айн Рэнд, тела его братьев. Равенство 7-2521 знает: «Нет страшнее преступления, чем действовать или думать в одиночестве. Мы нарушили закон…»

Читателю стоит большого труда адаптироваться к «Мы» применительно к индивидууму, чтобы отслеживать события, рассказанные от первого лица. Непросто перестроиться на стилистику чистой абстракции и умозрительно сконструированного мира, схожего с тем, который создал Евгений Замятин в романе «Мы».

Художественное пространство второй книги Айн Рэнд довольно примитивно. Очевидно, по этой причине «Гимн» не заинтересовал американских издателей; возможно также, что они не приняли «Гимн» потому, что это была социально-политическая фантазия, направленная против философии коллективизма. Один из рецензентов, которому была направлена рукопись, гневно отметил: «Автор не понимает социализма». Вот уж нет. В