Алая паутинка кровостоков удивительно сильно напоминала уже подзабытые рисунки на стенах.

— То ли крылья, то ли перья… Тьфу!

Загадочные демонические символы, дребезг склянок, и треск ломающихся костей волновали меня куда меньше вопроса, кто виноват и что делать. Нет ни окон, ни дверей, только куча решеток и арочных сводов, ведущих хрен пойми куда.

Как и всегда, придумав начало, я подзабыл про конец. Хотя, кого я обманываю — такой результат мне и в голову не приходил. Я хотел лишь подставить Киару, дабы одному не помирать, а отомстить хоть кому-нибудь. Разлад между ними углубить, сомнения посеять, просто поднасрать на память — кто же знал, что этот чертов Эскулап так остро отреагирует на мой выкрик про санитаров?

Мда, никогда бы не подумал, что настанет день, когда я порадуюсь слабоумию обитателей этого несчастного мирка.

Оглядев зал еще раз, я шумно выдохнул:

— Хоть бы табличку повесил, козел… Где тут выход-то?! Или сортир хотя бы…

Взгляд вдруг упал на разнообразие хирургических инструментов, заботливо разложенных у «операционного камня». Остро отточенная пила на короткой ручке будто вопрошала, — «а нахрена тебе выход»? То же самое повторяла и стройная спина увлеченного воспитанием своей дочери «Айболита».

Пес его знает, насколько глубоки и широки эти катакомбы. Может выход за соседней дверью, а может я тут до пенсии рыскать стану, тычась в стены не хуже лоботомированного деда. И я уже достаточно наигрался в героя подросткового ужастика, чтобы прятаться по углам от идущего по пятам чудища в дурацких очках…

Решив, что даже самое безмозглое существо не сможет жить без головы, я ухватился за пилу.

Покоящаяся в лужах формальдегида Киара одним своим существованием нарушала все законы анатомии. Ноги превратились в бескостные щупальца, а туловище в мешанину кожи и битого стекла с обрывками платья. Если вначале она пыталась вразумить отца или отбиться, то все на что ее хватало теперь — зарываться в свалку банок и изуродованных анатомических экспонатов, уходя из-под очередного удара.

Ее счастье, что на каждый удар в цель, приходилось два мимо — в куче ампутированных рук и лиц, да в пылу азарта, даже наблюдательному «Айболиту» было сложно отличить мертвую плоть от едва живой.

Шедевральная в своей жестокости картина заставила меня невольно порадоваться, что рядом нет оруженосца или его дядьки. Бедолаг от одних душераздирающих воплей «Кондратий» бы обнял. Счастливые поганцы, в их мирке еще не видели что делают гусеничные траки с человеческими телами, и как плавится кожный жир под напором белого фосфора.

Длинная спина «Айболита» так и манила своей уязвимостью, отзываясь в памяти безжизненными серыми глазами. Идеально отточенная пила с легкостью вспорола ткань белого халата. В лицо брызнула горячая кровь, а в уши заполонил треск ломающихся костей.

Лишь спустя мгновение руку пронзила нестерпимая боль, прозрачно намекая, что я конкретно облажался. Переломанная пополам кисть красовалась пугающе бледной костью, вязанкой обнаженных вен, и лопнувшей кожей, поливающей кровью омерзительную двупалую клешню, тянущуюся из-под вспоротого халата. Голая спина очкарика красовалась переплетением деформированных конечностей, жавших к сморщенной шкуре, будто в любящих объятьях. Сама же клешня произрастала между лопаток, цепкой хваткой вцепляясь в мое вывернутое запястье.

Нечленораздельным мат вперемешку с воплями исходил скорее от шока из-за увиденных биологических извращений, нежели от нестерпимой боли.

Только благодаря скользкой крови, щедро оросившей переломанную руку, я сумел вырваться из хватки и чудом уйти из-под выпада еще одной мутировавшей конечности, рванувшей откуда-то из пояса.

Вот это я понимаю, уйти в работу с головой… На себе эксперименты ставит, доцент хренов! Теперь понятно, откуда у него такая тяга к разделыванию всего живого — себе пришивает! Как это, блин, вообще работает?! Конструктор «Лего», мать его…

— Ее восстание было обречено на неудачу. — впервые за все время, очкарик обратился напрямую ко мне, разворачиваясь и отходя от бездыханной ведьмы. — Однако ассистент прав, в твоей височной доле и впрямь могут содержаться необходимые ответы.

— Хрен к жопе пришей, а не голоса в голове слушай! — плюясь и пытаясь заместить ужас гневом, я быстро отступал назад. — Лучше бы мозги себе новые вставил…

Пятясь, я едва вновь не поскользнулся на свежей крови, щедро стекавшей с шеи антиквара. Вид тянущейся по полу алой артерии привел меня к блеску мертвых серый глаз. Дед все так рассматривающих черные ножны, не обращая никакого внимания на происходящее.

Выбирая между широкой каменной аркой, ведущей в неизвестность, и крепкой черной кожей с эмблемой восходящего солнца, я не нашел ничего лучше, чем последний раз положиться на одноногого северянина.

Не обращая внимания на преследующего «Айболита» несущего околесицу про важность изысканий и уникальность моей протекающей черепушки, я обогнул старика и нырнув здоровой рукой за решетку, схватил рукоять. Мелодично зашуршав, полированный метал послушно выглянул из ножен и тут же описал рваный полукруг, когда я резко рванул назад, стремясь защититься от полоумного мутанта.

Но вместо очкастой рожи, кожаные ножны влетели в морщинистое старческое лицо. Вместо «Айболита» передо мной стоял лишь лоботомированный дед. Тощий урод испарился, будто его никогда не было.

Испугался что ли? Побежал за подмогой или просто сбежал? Да не, бред какой-то… С чего ему меня бояться? Он и сам как смертный грех!

Спустя мгновение вспышка агонии пронзила позвоночник, испаряя боль в переломанной кисти и заменяя ее новой. Мир сузился до тонких пальцев, покрытых омерзительной алой кашей моих собственных внутренностей. Пробившись насквозь, ладонь торчала прямиком из живота, демонстрируя безумную пародию на деторождение. Дыша в спину, «Айболит» прочно насадил меня на свою руку, не позволяя пошевелиться.

Только льющиеся по телу конвульсии позволили удержать оружие. Кисть свело болезненной судорогой, отчего пальцы до хруста впились в рукоять меча, будто тот способен прервать нестерпимую боль.

Морщинистое лицо безмолвного старика ушло в сторону, уступая место жертвенному алтарю. Не иначе чем чудом, я смог упереться ногами и не позволить отвести себя к столу как куклу — окровавленная рука лишь проскользнула по внутренностям, еще сильнее выходя наружу и выбивая воздух из легких.

«Айболит» нес на ухо какую-то белиберду, про то, что я лишь откладываю неотвратимое, но из-за полнящейся в венах агонии я не мог разобрать ни слова. Каждая клетка тела трепетала в ужасающих конвульсиях, отчаянно моля о жизни. Даже существование лоботомированным уродцем не казалось таким уж страшным, на фоне нестерпимой боли и