Татьяна продолжила выкладывать вещи.

– Маменька, ну что за романтизм? Я спасла его после нападения Синюшки, не оставлять же было его на дороге. Вот он выздоровеет, так я его и отпущу.

– Это как отпустишь? – опешила Азовья Врановна. – А свадьба? А цветок?

– Что мне с цветка? И тем более со свадьбы? Ведь я писала вам, каменное дело меня не интересует.

– Писала-то писала, но человек – это другое… Человек нужен, чтобы ты могла поддерживать все это, человек – это…

– Человек – это сила, – вмешалась тетя. – Как ты будешь ее черпать? Ведь еще Полоз писал:

Год от года, век от века,

Краше солнца, круче шторма,

Сила, сила человека

Даст камням любовь и форму…

– Вы все еще Полоза читаете, тетя? – перебила Татьяна.

Малахия Врановна замолчала на полуслове, прикрыла ладонью ящерицу-брошь, словно желая уберечь ее от непотребства.

– Ах, то есть тебе уже и Полоз не мил?

– Устарел ваш Полоз, как фижма: на бабкиных портретах смотрится неплохо, а в теперешней жизни – дурной вкус и неудобство.

Азовья Врановна всплеснула руками, но не смогла вымолвить ни слова. Ее сестра же молчать не собиралась.

– И что же кроме него читать? – спросила она, гордо поводя точеным подбородком.

– Да вот хотя бы «Материю силы» Крампуса, – Татьяна положила перед ней небольшой синий томик, – все меньше сиропа.

– Но ты же любила Полоза в детстве, – нашлась, наконец, Азовья Врановна.

– А потом повзрослела, повидала мир, и в голове появились собственные мысли, не вбитые Полозом.

Азовья Врановна сложила руки вместе, словно в молитве.

– Да что же это, Малашенька? – Она повернулась к сестре. Та отмахнулась.

– А я предупреждала, этот заграничный университет тебе еще отзовется. Ну вот и пожинай. Ни свадьбы, ни цветка, одни… пациенты! – фыркнула она. – Только ты хотя бы сейчас не потакай ей, слышишь? Так и скажи: «Ты как хочешь, душа моя, а без свадьбы ему из горы ходу не будет». Нечего силу попусту растрачивать.

– Тетя! – воскликнула Татьяна с досадой.

Азовья Врановна взяла дочь за плечи и, притянув ближе, расцеловала в щеки.

– Ну не сердись, не сердись, яхонт мой, я так скучала, не будем начинать с ссоры. Поужинаем – целый пир тебя ждет, ящерки расстарались, – а там и порешаем. Переодевайся – и за стол. – Она немного отстранилась и, увидев, как дочь вынимает из дорожной сумки тяжелый разлапистый аппарат, завернутый для сохранности в полотенце, спохватилась: – Ах, да что ж ты все сама?

Подойдя к столу, она взяла с блюда пригоршню разноцветных каменных капель.

– Не нужно, я и хочу сама, – предупредила Татьяна, но мать, не слушая ее, бросила камушки на пол.

Те весело зазвенели, разбежались, принялись увеличиваться в размере, отрастили лапки и хвосты, и вот у Татьяниных ног закружилась стайка пестрых ящерок. Но они не остановились и на этом, продолжали увеличиваться, все больше и больше, а вскоре поднялись на задние лапы. Кожа их обратилась в шелковые сарафаны, а головы стали человеческими, с вплетенными в косы разноцветными лентами. Окончательно превратившись, девушки поклонились. Когда они потянулись поцеловать ручку, Татьяна с досадой отмахнулась.

– Разберите вещи, – приказала Азовья Врановна. Посмотрев, как слаженно девушки принялись за работу, она повернулась к Татьяне: – Упырь и оборотни, что приехали с этим… их мы тоже отпускаем?

– Как тебе угодно, – рассеянно заметила Татьяна, все еще раздраженная вмешательством матери, – они, кажется, упоминали о послании императрицы…

– Ах, что же ты молчишь, я же заточила их в камень! Надо сказать, чтобы освободили…

Она заторопилась, но Малахия Врановна удержала ее руку.

– Я прикажу, ты пока оставайся. Увидимся за обедом, Тати. – Церемонно поцеловав племянницу в лоб, она двинулась к выходу. – И приводи своего живого. Будем готовить к свадьбе.

Она гордо вышла, сверкая малахитами на платье, унося с собой тяжелый запах каменной крошки.

Азовья Врановна задержалась. Она то рассматривала вещи дочери, то трогала книги, то заглядывала в футляры и все рассеянно поигрывала небольшим перламутровым зеркальцем на поясе.

– Есть еще одно, душа моя, – сказала она наконец.

– Что такое, маменька?

– Тебе, возможно, это будет неудобно, но… Ты, конечно, увидишь, там, в мастерской…

– Что такое? – спросила Татьяна с беспокойством. – Обвал? Затопление?

– Да нет, что ты. Там… видишь ли, там Степан…

Татьяна посмотрела на нее с удивлением.

– У тебя новый живой? – догадалась она. – И что же с того?

Азовья Врановна взяла со стопки томик Крампуса и обвела пальцем корешок.

– Ты, возможно, меня осудишь – и будешь в полном праве, и все же… понимаешь, после того как твой отец…

Татьяна взяла книгу из ее рук.

– Я надеюсь, ты не собираешься оправдываться передо мной? Это твой дом, твоя мастерская, твоя жизнь, в конце концов…

– Моя любовь, – робко добавила Азовья Врановна. – Ты ведь помнишь, душа моя, живой – это еще и любовь. Не так уж легко найти это волшебное чувство здесь, в каменном царстве.

Татьяна сдержанно выдохнула.

– Любовь – это химия, маменька, в ней не больше волшебства, чем в травлении камня уксусом или аммиаком… Но я рада, что у тебя новое увлечение. Увидимся за обедом.

Азовья Врановна еще раз чмокнула ее в щеку.

– Добро пожаловать домой, Танюша, – сказала она, выскальзывая за дверь.

Стало тихо. Петр полежал, оценивая свое самочувствие. Голова не кружилась, дыхание шло спокойно. В боку жгло, а порой и простреливало, будто там залегла горячая змейка и то и дело покусывала, но было терпимо. Пожалуй, через некоторое время можно попытаться сесть.

– Дайте-ка я проверю вашу рану, – предложила, подходя, Татьяна. Кажется, она совсем не удивилась, заметив, что он не спит. – И снимайте одежду, она пришла в негодность.

Петр оглядел прорванную и закопченную рубашку. Он хотел было заметить, что не имеет при себе смены, но Татьяна уже обратилась к одной из ящерок.

– Почините гостю дорожное платье, будьте любезны, – сказала она сухо.

Девушка, с поклоном приняв у изумленного Петра мундир и рубашку, подошла к стене и мигом исчезла в ней. Слилась с камнем, будто растворилась!

– А вы, – Татьяна обратилась к остальным, – больше не понадобитесь. Благодарю.

Девушки поклонились и сверкающими камушками упали на блюдо.

Петр лежал, все еще впечатленный увиденным, когда Татьяна, вооружившись банкой мази, подошла ближе.

– Ну, что скажете о знакомстве с моей родней? – спросила она, явно давая понять, что притворство Петра ее не обмануло.

Петр приподнялся на подушках и стянул одеяло, давая ей доступ.

– Скажу,