Рванулся вперед. И был остановлен Сухим. Старик удержал, сдавил меня с такой силой, что я понял – мне не то чтобы Лбу, даже этому хилому говорливому товарищу нечего противопоставить. И все–таки я вывернулся, толкнул его. Голова встретила что–то твердое. На миг я потерялся. Еще удар. Бьют длинной палкой через прутья. Следом с другой стороны еще одна палка прилетела в лоб. А следующий удар оказался такой силы, что сознание помутилось.

Повалился на спину.

– Не строй из себя благородного, – услышал я голос Сухого.

Повернулся на бок, пытаясь вернуться к реальности. А она такова: после Лба на девку набросились двое других. Она уже не сопротивлялась, до момента пока не поняла, что девственности лишиться можно не только в традиционном смысле. Рабы отрывались на ней по–полной, проявляя неистовую жестокость и изощренную изобретательность. Это не бывшие крестьяне или каторжники, это рыцари и лорды, только так я могу объяснить, что фантазия работает на уровне. Посматривал на валькиек за клеткой. В чем же эта маленькая так провинилась? Какая к чертям инициация?! Что вообще за бред?! Бабы, вы чего?!

Пролежал я так в полуобмороке пока меня не дернул старик и не прилетела жгучая пощечина.

– Давай, вставай, Одноглазый, пришло и твое время, – прохрипел он. – А я староват, особой прытью не отличаюсь, и дыхалка слабовата. Давай, накажи маленькую тварь. Не упрямься.

Я поднялся, посмотрел на девушку. Избитая, забитая, вся грязная и дрожащая. Смотрит именно на меня злым таким… ненавистным взглядом. Будто я ее насиловал все это время. Остальные вальяжно лежат, уже насладились молодым телом, устали…

– Можешь делать с ней, что хочешь, мщения нет… бить, пользовать, все, но не калечить, калечить нельзя, – раздался строгий женский голос. – ТЫ услышал меня, раб Одноглазый?

Молчу. Прилетела палка в бок. Больно, О Великие!

– Отвечай!

– Да, госпожа! – рычу я и ползу к ней.

А она свои коленки в кровоподтеках передо мной покорно раздвигает. Лицо девичье кривится, мне больно, а ей во много крат больнее, дети они же чувствительнее. Скалится кровавыми зубами. Но уже не плачет, выплакала все слезы. По клетке уже не бьют палками, так, постукивают. Мол финал. Эрекция у меня еще ой-ей-ей. Что–то в еду подсыпали. Смотрю на молодое тело и жар внизу растет. Звериное желание овладеть, взять за русую гриву, ноги загнуть в самые неудобные для нее положения, чтоб кричала, чтобы хрипела и просила смерти… чтобы… чтобы умоляла о ней. Тварь, мелкая грязная…

Передернула плечами, исподлобья смотрит, неотрывно.

– Не жалей ее, – шипит позади старик, бывший лорд Бора. – Через год эта маленькая тварь будет резать глотки таким, как ты с особым удовольствием, через два с легкостью начнет срезать скальпы и вырезать яйца всем неугодным особям мужского пола…

Что со мной?! Я поддаюсь этому стадному чувству. Это не мои мысли. Не мои.

Подтягиваю ее к себе на руки. Она как безвольная обмякшая тушка. Прижал к себе. Жалко девку. Кровь, земля и слезы, все перемешалось.

– Не все мы сволочи, – шепчу ей на ухо, глажу по волосам.

Девка прижалась и заревела, тихо, но надрывно так… В голову прилетел удар, еще и еще. Бьют исключительно по голове. Долбят и долбят через прутья. Пытаюсь закрыться руками. Удар, треск, и накрыла темнота.

Очнулся висящий вниз головой. И не просто висящий, а раскачиваемый.

– Ну здравствуй, Одноглазый, – раздался голос Светы. Меня как раз в ее сторону понесло. Головы поравнялись, только моя перевернутая. Нос к носу, какая романтика. Толчок рукой в грудь, плавно, мягко. И меня назад понесло. Спина коснулась твердого ствола. Судя по всему, следующее возвращение будет болезненным.

– Ты что это, червь ничтожный, змеюка подколодная… – понесла Света. Впервые вижу ее в гневе. Страшно видеть злым позитивного человека. – Падаль недогнившая, Розалиной недопереваренная, Кошками недопользованная, решил на чувствах сыграть?!

Меня раскачивают все сильнее. Спина бьется о ствол дерева. Если бы не связанные за спиной руки, совсем худо пришлось бы. Голова ноет, шишек мне набили немало. А еще тошнит, совсем хреновое состояние. Ощущаю себя уязвимым… полным ничтожеством, что в полной власти этой маленькой сучки по имени Юля.

– Или ты думаешь, что хитростью и коварством завоюешь расположение наше? – продолжает мой злобный сюзерен, сидя на корточках. – Какие противоречия в мужской сущности! Ты, падаль, силой должен доказать достоинство, а не слабостью своей и соплями! Противно! Если бы ты Юлин раб был, уже без языка бы остался! Это я добрая! О Боги Леса, убери ты этот стручок свой!

– Сами напоили! – пискнул, ожидая удар пониже груди.

– Кто ж знал, что на тебя так действенно!

– Совсем все плохо, да?

– Знаешь, даже наоборот, – усмехнулась Света. – Бахвалишься значит, отрежу–ка я твой стручок, повешу себе на шею.

– Вонять будет! И скукожится! – взмолился. – Я согласен на язык! Хотя и язык, он бывает даже очень кстати. До оргазма доводит быстрее!

Света смущенно усмехнулась. Зацепил ее эротическую фантазию?

– Такой ты забавный, слушай, – ехидно произнесла моя хозяйка. – Пожалуй, оставлю тебя тут до утра. Если обратишь внимание на ветку, которая тебя держит, там гнездо кальо. Это такие жучки, маленькие, проворные. Просыпаются после заката, любят влажные поверхности животных и людей. Глаза самое любимое лакомство, нос, рот… А еще в анальное отверстие обожают лазить. Сперва будет щекотно, даже приятно, потом начнет зудеть, еще через время станет больно, потом очень…

– Света! – окликнули ее из кустов. – Верховная Мать зовет!

– Что случилось?!

– Кошки на Мертвый город напоролись, со Стражами схлестнулись. Скорее! Время не ждет!

– Вот дуба лысого! – вскочила Света. – Раб, жди здесь!

– Да, госпожа, – грустно усмехнулся, приближаясь к ней на веревке.

Уже не толкнула назад. Скрылась.

Сняли уже ближе к вечеру. Голова кровью налитая, тяжелая. Тащили по земле за ноги до самой клетки. А там с криками ко мне подлетели мои соседи.

– Слизняк, – рыкнул Лоб и дал под дых.

– Девочка, – бросил кто–то еще и нанес свои удары. Дальше и по голове досталось и по спине. Ребра посчитали.

– Угомонитесь! – услышал женский властный и спасительный голос.

И меня оставили в покое.

– Двое суток без еды, – выдохнул едва слышно Сухой. – Во дела. Девка–то инициировалась из высших кругов. Зря, ой зря ты, Одноглазый, по такому пути пошел…

Прошли эти голодные два дня. Я понял, что делает человека зверем – голод. Сколько я уже прошел, а надломилось что–то внутри только сейчас. Я слаб, чтобы бороться, мне никто не даст сил бороться, тело чахнет, дохлеет… У меня нет сил на борьбу, мне их просто не дают. Еды нет, мне не важно завтра, я просто хочу есть. Готов на что угодно ради еды…