– Лучше сказать вам сразу. Это… боюсь, это человек, которого мы знаем. Это Кентукки Клейборн.

Миссис Харрис, казалось, не поняла смысла услышанного.

– Кентукки Клейборн – отец Генри?.. – переспросила она, не веря своим ушам. И тут смысл фразы ударил ее с силой межконтинентальной ракеты. – Боже! – закричала она. – Этого не может быть! Чтобы ОН оказался отцом Генри!.. Не может быть!..

Но мистер Шрайбер только мрачно посмотрел на нее и подтвердил:

– Мне очень жаль. Мне это нравится ничуть не больше, чем вам. Кентукки Клейборн – просто павиан. Он загубит этого чудного парнишку.

Миссис Харрис, представившую, как ребенок, который только-только оправился от прошлых невзгод, попадает в лапы такого типа, охватил ужас.

– Но… это точно он? – с надеждой спросила она.

– Увы, да. Это все здесь, – мистер Шрайбер согнутым пальцем постучал по лежащим перед ним документам, – в выписке из личного дела. Пенси Котт, малыш Генри и все прочее.

– Но как вы узнали? Откуда? Кто это раскопал? – в ужасе спрашивала миссис Харрис, все еще надеясь, что сейчас обнаружится ошибка и ужасные новости развеются как дым.

– Раскопал это я, – вздохнул мистер Шрайбер. – Мне бы детективом быть, я всегда это говорил. Шерлоком Холмсом. У меня, знаете, нюх на всякие странные дела. Собственно, это когда мы подписывали контракт…

– У Джоэля светлая голова, – печально подтвердила миссис Шрайбер. Тут эмоции одолели ее, и она воскликнула: – Бедная, бедная миссис Харрис, и бедный, бедный малыш! Мне так жаль!..

– Но я не понимаю, – сказала слабым голосом миссис Харрис. – При чем тут контракт?

– Да как же, – объяснил мистер Шрайбер, – ведь он подписал его своим настоящим именем. Джордж Браун. Кентукки Клейборн – это его сценическое имя.

На самом деле вся эта история потребовала от мистера Шрайбера довольно большой сообразительности и ума, какие сделали бы честь и профессиональному сыщику. Как выяснилось, когда все детали были оговорены и Кентукки Клейборн, его агент мистер Хаймен, мистер Шрайбер и два полка адвокатов, представлявших обе стороны, собрались для подписания исторического контракта, мистер Шрайбер еще раз пробежал текст наметанным глазом и споткнулся об имя «Джордж Браун», напечатанное внизу листа.

– Что это за Джордж Браун? – спросил он.

– Это, – объяснил мистер Хаймен, – настоящее имя Кентукки. Юристы говорят, что он должен подписываться своим подлинным именем на случай каких-нибудь проблем в будущем.

Мистер Шрайбер почувствовал странный холодок в желудке – хотя в тот миг он еще не заподозрил, что этот Джордж Браун и есть тот самый Джордж Браун, отец Генри. Просто у него мелькнула мысль о том, как ужасно было бы, окажись Кентукки тем самым Брауном. Но вероятность такого чудовищного совпадения была один на миллион, и он спокойно подписал бумаги, а затем Кентукки Клейборн, он же, как выяснилось, Джордж Браун, вытащил руку из кармана своих вечно грязных джинсов, чтобы поставить свой росчерк стоимостью в десять миллионов долларов. И тогда мистер Шрайбер увидел на его запястье вытатуированный номер AF28636794.

– Что это у вас за номер, Кентукки? – спросил он как бы между прочим.

– А, – ответил певец, глуповато ухмыляясь, – это мой номер. Когда я служил в треклятых ВВС. Никак не мог запомнить его, вот и наколол на руке.

Мистер Шрайбер тут же занес номер в память, что сделало бы честь Джеймсу Бонду, Бульдогу Драммонду или любому другому сказочному разведчику, а когда все разошлись, записал его и тут же велел секретарше запросить по нему штаб ВВС в Пентагоне, Вашингтон. Через три дня пришел ответ – фотокопия страниц досье из архивов ВВС, согласно которому Кентукки Клейборн, вне всякого сомнения, был тем самым Джорджем Брауном, который женился на мисс Пенси Амелии Котт в Танбридж-Уэллсе 14 апреля 1950 года и у которого 2 сентября того же года родился сын, зарегистрированный как Генри Сэмпл Браун. Чтобы не осталось никакой надежды, досье включало отпечатки пальцев и фотографию рядового с раздраженным выражением лица – несомненно, Кентукки Клейборна, на десяток лет моложе, без бачков и гитары.

Миссис Харрис изучала документы, медленно осознавая масштабы обрушившейся катастрофы. Только одно могло быть хуже для Генри, чем вырасти в нищем и злобном семействе Гассетов, – это оказаться в руках невежественного, самовлюбленного хама, презиравшего все «иностранное», почти алкоголика, невзлюбившего Генри с первого же взгляда, думающего только о своей карьере и своих желаниях и теперь получившего большие деньги, чтобы эти желания удовлетворять.

Миссис Харрис в своих романтических мечтаниях о неведомом отце Генри представляла себе богатого человека, который сможет обеспечить Генри надлежащее образование и приличные условия. Но большие деньги в руках такого типа, как Клейборн, как она прекрасно понимала, были хуже яда – не только для него самого, но и для мальчика. И такому-то человеку, в такие-то условия она – она сама! – бросала Генри, попытавшись спасти его от гнусных Гассетов! Зачем только взбрело ей в голову привезти Генри в Америку? Останься мальчик по ту сторону океана, он был бы сейчас в относительной безопасности.

Миссис Харрис наконец оторвалась от документов и опустилась обратно в кресло, потому что ноги отказывались держать ее.

– Боже мой, – повторяла она, – Боже мой… Что теперь делать? – и хрипло спросила: – Вы уже сказали ему?

– Нет еще, – покачал головой мистер Шрайбер. – Я решил, что вам захочется сначала обдумать ситуацию. Ведь это вы привезли мальчика в Америку. Мы, право, просто не можем решать за вас.

По крайней мере было время подумать.

– Спасибо, сэр, – проговорила миссис Харрис. – Мне в самом деле надо подумать, – она тяжело поднялась и медленно вышла из кабинета.

Когда она вошла на кухню, миссис Баттерфилд испуганно вскрикнула.

– Боже правый, Ада! Ты белее своего передника! Случилось что-то плохое?

– Да, – отвечала миссис Харрис.

– Они нашли отца Генри?

– Да.

– Он… умер?

– Нет, – сказала миссис Харрис угрюмо, и неожиданно выдала целый залп слов, которые мы не решаемся воспроизвести здесь. – В том-то и беда! Он жив, чтоб ему лопнуть. Отец Генри – этот (еще одна серия эпитетов) Кентукки Клейборн!

Миссис Харрис была ввергнута в такую бездну отчаяния очевидной непоправимостью ситуации и мыслями о грузе, который она взвалила на плечи хороших людей, о неразберихе, которую она устроила, и в особенности – о том, что ожидает Генри, что она обратилась к самому заветному своему талисману, самой большой своей драгоценности – платью от Диора, чего не делала уже очень давно. Она достала платье из шкафа, положила его на постель и встала рядом, разглядывая платье, дергая себя за губу и пытаясь уловить какой-нибудь знак или совет.

Когда-то это платье