По представлению буддистов, адживики, глашатаи аморализма, были самыми «отвязными», циничными и экзальтированными из всех философов-шраманов. В буддийской литературе им даются нелицеприятные и язвительные характеристики.

Может быть, со временем обнаружатся новые материалы, благодаря которым оценка взглядов адживиков будет более взвешенной и продуманной. К сожалению, те сведения о их поведении и взглядах, которыми ученые располагают в настоящее время, таких возможностей не предоставляют. Вместе с тем то, что мы о них знаем, позволяет провести параллель с воззрениями греческих софистов, агностицизм которых также перерастал в аморализм. Однако в поведении, выходящем за рамки дозволенного, адживики пошли дальше греческих единомышленников.

Взгляды оппонента софистов Сократа созвучны воззрениям Гаутамы Будды в признании объективности моральных норм, в рассмотрении человека как изначально нравственного существа, в понимании того, что нравственность — следствие правильного знания, а различие между добром и злом фундаментальное и абсолютное.

Известно, что более всех потрафили вкусу простого народа материалисты древности. Те, кто получил название чарваков, или локаятиков. Они вошли в историю древнеиндийской мысли как представители «народной» философии — Локаята даршана. По поводу происхождения слова чарвака существует три версии. Самая первая из них утверждает, что когда-то так называли некоего мудреца из далекого прошлого, который отрицал существование бога, не верил в жизнь после смерти и насмехался над Ведами. Согласно второй версии, корнем слова чарвак является корень чарв — есть, жевать. Это наводит на мысль, что чарваками называли проповедников плотских наслаждений. И, наконец, третья интерпретация этого слова опиралась на соединение двух слов — чару (приятный) и вак (слово). В итоге получалось — доходчивое, приятное слово. Менее каверзным было слово локаята, или локаятика, переводимое как точка зрения обычных людей.

Ход рассуждений древнеиндийских материалистов отличался бесхитростностью и прямолинейностью. Они не залезали в метафизические дебри, а обходились тем, что находилось перед глазами. Их интересовала совокупность материальных существований. Все то, что можно было пощупать руками, увидеть глазами, услышать ушами и обонять носом. Достойной внимания целью они считали жизнь в радости и достатке.

Шанкарачарья, знаменитый интерпретатор и комментатор упанишад и Веданты, через 1500 лет (приблизительно IX–X вв. н. э.) после ухода Гаутамы Будды в Паринирвану вставший на защиту Вед, «отождествлял грубую толпу (пракрити джанах) с последователями локаяты» и отзывался с отвращением о философах этого материалистического и атеистического направления[181].

У Будды и его учеников, а также у джайнов нет противоречия между словом и делом. Прямота высказываний, культ нравственной жизни и чистота помыслов предоставляли им явные преимущества не только перед традиционалистами-брахманами, но и сотоварищами по шраманскому движению.

Тогда, при жизни Будды, эти радетели правды больше думали о несправедливом разделении общества, чем об аскетических подвигах. Уникальное, что ни говорите, было время! В Индии в шраманский период широко и открыто подвергались осмеянию и осуждению многие формы религиозной дискриминации.

На первых порах шраманам была чужда демонстрация собственной исключительности и непомерной гордыни — малоприятных человеческих качеств, которые обычно возникают в результате самоистязания плоти. Эгоцентризм, несоотносимый с нравственностью, еще не приводил их к самоубийству. Они еще не превратились в безрассудных и безумных фанатиков. Через десяток лет такие же аскеты умерщвляли себя с единственной целью — возвыситься над окружающими людьми[182].

В. Г. Лысенко обращает внимание на особую роль аскетизма в духовной жизни Древней Индии: «В Индии аскетизм был не просто некоторой альтернативой обычной религиозности (мирской религиозности), но важнейшим и практически единственным источником идеалов и норм всей религиозной жизни этого субконтинента. (…) Основные религиозно-философские направления зародились и развивались именно в среде аскетов, хотя выходили за ее пределы. Аскетами были Махавира, основатель джайнизма, Маккхали Госала, основатель адживики, Будда Шакьямуни, основатель буддизма, мыслители упанишад, создавшие монистическую доктрину тождества индивидуальной и мировой души (Атмана и Брахмана), а в более поздние времена — многие из авторитетных мыслителей, основателей религиозно-философских школ: Шанкара, Рамануджа, Сурешвара, Мадхусудана, Сарасвати, а также большинство буддийских и джайнских авторов, о жизни которых нам что-то известно. Непреложным условием аскетизма в Индии, как и в религиозных традициях других регионов, был радикальный разрыв с обществом, отказ от социальных, религиозных и личных обязательств и культивируемых в обществе ценностей и готовность всецело посвятить себя поискам идеального (недвойственного) внутреннего состояния, делавшего аскета неуязвимым в отношении всех возможных оппозиций: жары и холода, голода и жажды, удовольствия и страдания, желания и отвращения, богатства и бедности, а в религиозном плане — выходившего за пределы противоположностей чистого и нечистого, праведного и неправедного, должного и недолжного, добра и зла»[183].

Люди той далекой эпохи, практикующие аскетизм, не доводили себя до истощения, опасного для продолжения их жизни. Для создания (вместо прежнего — брахманского) собственного «религиозного канона» и для признания его большим количеством людей требовались не только духовные, но и физические силы. Необходимость резко поменять духовные ориентиры привела к появлению в среде шраманов различных логических и философских построений.

Глава двенадцатая. Об осевом времени и еще о том, что в Греции все есть

Об удивительном времени, которое открыл Теодор Ясперс с помощью Георга Вильгельма Фридриха Гегеля, о фокусниках из древних времен и диспутах, которые завораживали зрителей, о любознательных умеющих учиться на ходу путешественниках, об университете в Такшашиле, о торговых путях как каналах обмена мудростью, о бросающихся в глаза совпадениях в политическом и духовном развитии Древней Греции и Древней Индии

Появление адживикизма, материализма, джайнизма, агностицизма и буддизма приходится на так называемое осевое время. Этот термин был введен в научный оборот немецким философом, психологом и психиатром Карлом Теодором Ясперсом (1883–1969) и обозначает в истории человечества временной отрезок между 800–200 годами до н. э. Период, как считал ученый, наиболее важный для развития мировой цивилизации. Именно тогда на смену мифологическому мировоззрению приходит рациональное, философское. Его представляет новый тип человека, который, возникнув тогда, существует и по нынешний день.

По мнению немецкого философа, все учения осевого времени отличает верховенство разума над мифологическим мышлением — той архаической формой осмысления действительности, в которой соединялись, принимая образную, метафорическую форму, первобытные верования и элементы эмпирических знаний. В мифологическом мышлении индивидуальное сознание не выделялось из группового, а сам человек не осознавал себя как нечто отдельное от внешней природы, как некую автономную сущность.

Карл Теодор Ясперс, предложив концепт осевое время, отталкивался от определения Георга Вильгельма Фридриха Гегеля, который назвал время жизни Иисуса Христа «осью мировой истории». Подобной осью, с его точки зрения, является V век до н. э. (плюс-минус три столетия).

Именно в это время происходили события, переломные для истории человечества[184].

Казалось, общее небо мудрости надолго распростерлось над огромной евразийской территорией. А