Шрифт:
Закладка:
Сыча жалко, очень жалко. Славный был вояка. Надежный, правильный пацан. Его напарник Пестик очень переживал из-за гибели друга. Как только бой закончился, Стылов отошел в сторонку, уткнулся лицом в шершавый бетон и заплакал. Другие бойцы это видели, но никто не стал бы высмеивать такое немужественное поведение. Все понимали, что тяжело терять друга, настоящего друга.
Дружба на войне намного крепче, чем кровное родство в тылу. Когда в бою чувствуешь, что плечом к плечу с тобой идет испытанный друг, готовый пойти за тебя в огонь и в воду, то, естественно, дерешься смелее, яростнее и увереннее. Говорят, что те, кто нашел друга на войне, знают цену этой дружбы и сумеют умереть за друга. Когда над головой рвутся снаряды и рядом падает тот, кто секунду назад дал тебе прикурить, цена настоящей дружбы особая. Потому что другом на войне может стать только боец, в котором ты на сто процентов уверен.
Это в мирное время настоящий друг может одолжить тебе деньги на покупку машины или на лечение, а на фронте он вытащит тебя из-под обстрела, если ты ранен. На войне нельзя схитрить, здесь солдат весь как на ладони. В бою сразу определяют, кто трус, кто хладнокровен и расчетлив, а кто отчаянно смел. Здесь каждый поделится последним сухарем, потому что знает, для него главное – остаться живым, а еда найдется.
На войне все равны, каждый может не вернуться из боя. Поэтому каждый, кто выжил в атаке, старается спасти товарища, подарить и ему шанс жить. К пулям и обстрелам солдат на войне привыкает, а вот к предательству – никогда, потому что это слишком редкий случай. Здесь молодые парни, опаленные в бою, становятся крепкими, как булатная сталь, а их дружба еще крепче. И они редко плачут, когда гибнет друг, чаще клянутся отомстить за него и помнить, пока живы.
На войне корысть и дружба – несовместимые понятия. Здесь даже жизнь отдадут ради спасения другого, а это дорогого стоит. Воин должен доверять тому, кто лежит с ним рядом в окопе, чтобы не бояться удара в спину. На войне сразу виден тот, у кого неважное нутро, и с ним дружить не станут. К счастью, на войне даже трусы и негодяи могут исправиться. Когда стоишь перед лицом смерти, начинаешь ценить жизнь и пересматривать прежние ошибки. Ведь героями не рождаются, ими становятся, когда в момент смертельной опасности принимают единственно правильное решение. В такие моменты друг закрывает собой того, кто ему дорог и кто поступил бы так же. Вот почему на войне между настоящими друзьями всегда существует доверие.
К Пестику подошел Глобус, подсел к нему и о чем-то тихо поговорил с ним. Стылов успокоился и вернулся в строй.
Тело Сыча упаковали в два слоя полиэтилена и приготовили для отправки в тыл, вместе с пленными и ранеными.
Примечательно, что укропы, которых взяли на командном пункте, перед сдачей не уничтожили оборудование и приборы, которыми был напичкан КП. Видимо, салоеды боялись, что если они разгромят технику, то их за это по голове не поглядят. Правильно думали. В итоге нам достался шикарный КП, напичканный различной аппаратурой.
В одном из укрытий нашли камеру для содержания пленных, в которой находился наш пленный российский боец. Его вытащили из камеры, развязали, Жак осмотрел и обработал раны. Пленному дали попить, поесть, наш медик вколол ему витамины и приготовил его для эвакуации в тыл. Освобожденный из плена все хотел со мной поговорить, но я отмахивался, потому что некогда, и так дел по горло. Махнув на меня рукой, освобожденный пленник пошел мыться, а потом переоделся в трофейную форму и вооружился ручным пулеметом.
Надо было разобраться с системой дистанционного подрыва минных заграждений. Пульт подрыва на КП мы нашли, но что тут к чему, было не особо понятно, поэтому пришлось дергать польского наемника, который, со слов его украинских братьев, отвечал за этот агрегат, и допрашивать его. Поляк вначале отнекивался и утверждал, что не понимает ни по-русски, ни по-английски, а разумеет лишь польскую мову. Пригласили нашего дежурного переводчика с языка всех пленных Креста, который за пару минут нашел общий язык с пшеком, и тот выдал все, что надо.
Тут же деактивировали минное поле, устроив эпичный подрыв всех минных заграждений. Бабахнуло так мощно и стихийно, будто шла карьерная разработка. Стена огня и дыма взметнулась на высоту полукилометра, а комья земли взлетели в небо на несколько десятков метров. Зато теперь мобикам можно было спокойно заходить на позиции.
С ними тут же связались и пригласили в гости. Капитан, командир роты мобилизованных, который вводил нас в курс дела и обеспечивал выход на позиции, охренел, когда услышал, что мы не на ротном опорном пункте, а уже на батальонном, да еще и взяли его штурмом, потеряв при этом всего одного бойца, а сами уничтожили и взяли в плен под сотню украинских вояк, да еще и двух польских «диких гусей».
– Епать мой лысый череп, – ошарашенно прошептал в рацию капитан. – Мужики, вы не шутите? Серьезно?
– Да, серьезно, – ответил я. – Не тупи, капитан, свяжись с командованием, надо заводить сюда бойцов. Мы сейчас организуем обстрел второго ротного опорника, благо здесь есть «птички», и мы сможем с их помощью работать не только минометами, но и танком. А вы давайте давите по всему участку и занимайте укропские позиции. Ну и к нам высылайте технику с личным составом для смены.
– Епать, как так-то?! Никто же такого не ожидал, мы не готовы! – полошил капитан. – Что делать-то? Как быть?!
– Капитан, не истери, мы с позиций не уйдем, поможем вам. Ты хоть кого-то пришли, чтобы мы в курс дела ввели. Нельзя терять инициативу. Подготовь группы для захода на украинские позиции, мы их покошмарим из минометов, они сами отойдут. Не бзди, прорвемся! Мы вас не оставим, простоим тут столько, сколько надо будет!
Я поднял в
