французской аристократии. Поползли слухи, что смерти некоторых умерших недавно придворных тоже вызваны отравлениями. Король велел де ла Рейни разобраться, не приторговывают ли в Париже гадалки и алхимики «порошками для наследников». Отныне все подававшиеся на стол монарха кушанья должны были предварительно дегустироваться в его присутствии слугами. В 1677 г. де ла Рейни через некую Мари Босс вышел на отравительницу Монвуазен, продававшую приворотные зелья и яды женам обитателей Версаля. Среди клиентов Монвуазен фигурировали имена мадам де Вивонн (золовки фаворитки короля мадам де Монтеспан), племянницы покойного кардинала Мазарини графини Суассон, ее сестры герцогини де Буйон и… герцога Люксембургского. Для беспристрастного ведения расследования был учрежден особый трибунал – Огненная палата.

Официальный любовник Монвуазен – фокусник, шут и большой любитель эпистолярного жанра Лесаж писал, что «связи тех, кто занимался торговлей ядами, распространялись повсюду, даже за границу: в Германию, Швецию и другие страны». Расстроенный своими неудачами, герцог Люксембургский не постеснялся попросить Лесажа свести его непосредственно с самим дьяволом. Ловкий колдун сделал вид, что кинул в огонь, подсыпав туда до этого серы или селитры, письмо, составленное герцогом, где он просил черные силы устроить для него смерть его жены и маршала де Креки, женитьбу его сына на дочери Лувуа, возвращение ему герцогства Монморанси и прощение короля за поражение в Филиппсбурге. На самом деле Лесаж спрятал письмо, а через два дня герцог получил его у себя дома распечатанным. Это означало, что сатана получил и прочитал его!

Под пытками Монвуазен оговорила многих. В вину ей вменялись страшные преступления, включая убийство младенцев во время черных месс, которые творил её соучастник аббат Гибур. Подразумевалось, что заказчицей преступлений являлась мадам Монтеспан, стремившаяся извести своих соперниц и вернуть себе милость короля. Из страшной паутины свидетельских показаний вырисовывалась картина, которую начальник полиции с содроганием был вынужден представить Людовику. Обращение маркизы к дьяволу посредством «ведьминского» искусства совпадало с кризисами в ее отношениях с королем. Графиню Суассон подозревали в отравлении мужа и испанской королевы, а также в попытках вернуть благосклонность короля, приворожив его.

Огненная палата, заседавшая с 10 апреля 1679 г. по 21 июля 1682 г., вынесла множество не подлежавших обжалованию приговоров. Всего по делу проходило 400 человек. 22 февраля 1680 г. Монвуазен была сожжена на костре на Гревской площади. В этот день Мольер остался без зрителей: все отправились смотреть публичную казнь, ставшую редким явлением. За этим последовало еще 35 смертных приговоров. Многие были сосланы или даже отпущены в зависимости от связей, которые они имели в судебных кругах или при дворе. Некоторым удалось бежать, заручившись поддержкой умеющих молчать сообщников. А отъезд графини де Суассон – прекрасной Олимпии Манчини, едва не ставшей королевой Франции, был организован самим Людовиком XIV, который впоследствии горько пожалел об этом. Ведь вслед за ней вскоре последует и ее сын  Евгений Савойский, который впоследствии станет лучшим полководцем Священной Римской империи и опаснейшим противником Франции. Мадам Монтеспан как мать своих младших детей король пощадил – Лувуа приказал хранить досье фаворитки в строжайшей тайне. Но мимо ее комнаты в Версале Людовик отныне проходил только по пути в покои новой пассии – мадам де Ментенон.

«Дело о ядах» приобрело опасный для Людовика XIV оборот. После кары, постигшей основных действующих лиц, следствие замяли, а ключевых свидетелей заточили в отдаленных крепостях. Ниточки этого дела вели в будуары самых высокопоставленных обитателей Версаля, однако, по словам де ла Рейни, «чрезмерность совершённых преступлений гарантировала их от преследований». Тем не менее «дело о ядах» долго будоражило воображение людей и исторических беллетристов.

Вполне возможно, что и Конде мог стать одним из обвиняемых в этом деле. И он, и герцог Люксембургский в разное время практиковали занятия магией, что было так характерно для века скептицизма и суеверий. Да и давненько, еще перед Фрондой, принц, Бурдало и другие доверенные лица собирались в одной комнате – не без боязни обнаружения, конечно, – зажечь огонь Истинного Креста. В зрелые годы Луи проводил более законные, нежели черная магия, алхимические и теологические опыты, но герцог Люксембургский сохранил постоянное общение с колдунами низкого пошиба. Четыре месяца он провел в Бастилии, редко посещаемый придворными, которые лишь унижали его. И только Конде частично ради самого герцога, а частично ради его сестры Изабеллы потратил немало нервов, пытаясь из Шантийи влиять на следствие и на двор с целью облегчить участь герцога. Он выделил семье герцога некоторые средства и помог привести в порядок его домашние дела.

В это время Людовик опять попытался вырвать у принца обещание принять командование армией в случае войны, но опять получил отказ. Конде не желал рисковать собственной репутацией и безопасностью королевства. Он только согласился сопровождать короля инспектировать крепости на северной границе и дал несколько дельных советов по их обороне. После этой поездки он снова вернулся к уединению, прерываемому, правда, довольно долгими посещениями двора. Когда это случалось, мудрейшие их придворных постоянно следовали за ним, чтобы изучить его манеру ухаживать за королем[149].

А жизнь в Шантийи не менялась. Принц по-прежнему был окружен теми, кто любил и уважал его, а его общество состояло из исключительно одаренных людей. Более того, после отмены Людовиком XIV Нантского эдикта в 1685 г. Шантийи стал прибежищем для гугенотов. То был удивительный свободомыслящий мир, когда гугеноты и иезуиты собирались вместе и могли вечерами устраивать диспуты, поэты читать стихи, писатели предлагать свою прозу, драматурги – пьесы, философы делиться своими представлениями, и все это происходило в дружественной обстановке! В дискуссиях Конде необычайно оживлялся, в нем снова и снова возрождался огонь молодости. Агрессия полководца являла себя и в этом: поэт Буало отмечал, что он всегда соглашался с принцем, даже когда тот ошибался[150]. Конде активно переписывался с придворными и военными, особенно часто писали ему и посещали его маршалы герцог Люксембургский, Буффлер, Креки, Юмьер… Им было что обсуждать.

Он мог себе позволить такую жизнь. Этот неординарный человек был исключительно богат. По меркам XVII в. огромное состояние принца уступало лишь богатствам кардиналов Мазарини и Ришелье и оценивалось, как уже упоминалось, в 14 млн. ливров. Подобно другим известным политикам и полководцам того времени, он коллекционировал произведения искусства, старинные книги и манускрипты, сосредоточенные, прежде всего, в Шантийи. Во время Французской революции замок был разграблен и разрушен, за исключением дворцового ансамбля Капитенри. После смерти последнего принца Конде в 1830 г. замок достался герцогу Омальскому, который отстроил и завещал его, вместе с драгоценной библиотекой и картинной галереей, Французскому институту.

В