— Видишь, Збышек, ты не верил… а они, несмотря ни на что, явились сюда к тебе, — шепнула она.

Вильмовский нежно снял ее руку со своего плеча.

— Благодарение Богу, ты жив, и мы не можем терять время, — тихо сказал он. — Ложись-ка парень, а вы… скажите мне, кто вы будете?

— Я родственница Нашкина и упросила его послать меня сюда, в факторию, чтобы заменить Збышека на время его болезни.

— Ах вот как! — перебил ее Вильмовский. — Это о вас мне говорил урядник.

— Дядя, это моя невеста, Наташа Бестужева, которую Томек повстречал в Нерчинске и из-за которой дрался с Голосовым на дуэли.

— Значит, это вы, — сказал, улыбнувшись, Вильмовский. — Я о вас уже наслышан.

Наташа перестала плакать. Справившись с чувствами, она сказала:

— Томек мне обо всем рассказал. И я решила помочь вам освободить Збышека. Он в самом деле нездоров, а вот до смерти ему, к счастью, далеко. Однако если бы все поверили, что он умер, то перестали бы им интересоваться.

— Ах, значит, это вы причина моего волнения. Ведь я очень разволновался, когда узнал, что мы, кажется, прибыли слишком поздно! — сказал Вильмовский. — Урядник и в самом деле убежден, что Збышек умирает.

— Вот и прекрасно! Раз уж вы прибыли, то он умрет еще до вечера. В гроб мы положим камни и завтра утром похороним ссыльного! А я подготовила место, где Збышек будет ждать вас…

— Осторожнее, не надо так спешить, давайте спокойно обсудим все дело, — перебил ее Вильмовский. — А именно: почему, когда я упомянул фамилию полицейского агента, вы посмотрели на Збышека и сказали ему, чтобы он на меня взглянул?

— Я поняла, что вы кто-то другой, потому что и я, и Збышек прекрасно знаем Павлова. Ведь это он преследовал нас в Нерчинске.

— Ах вот как! Молодец. Но каким чудом ты, Збышек, сразу меня узнал?

— Наташа очень хорошая девушка, дядя! Если бы не она, мне пришлось бы очень плохо! Когда Павлов перехватил мое письмо к Томеку, Нашкин вступился за меня только по ее просьбе. А тебя я сразу узнал — я же только в Нерчинске сжег вашу фотографию, которую Томек прислал мне из Африки.

Вильмовский достал платок и вытер с лица пот. Энтузиазм Збышека и Наташи заставил его подумать, что вопрос бегства может осложниться.

— По вашему плану Збышек должен сегодня умереть. Убедить в этом урядника будет не слишком трудно, — громко сказал он. — Поэтому сразу же после похорон мы можем отправиться в путь. Я сказал уряднику, что еду в Якутск. Где вы намерены укрыть Збышека?

— Я высмотрела в лесу, неподалеку от дороги, шалаш. Это почти рядом с городом, — ответила Наташа. — А где ждут остальные?

Вильмовский достал из кармана кусок бумаги, начертил карандашом план окрестностей Алдана и показал место, где находится лагерь.

— Вот и хорошо, — воскликнула Наташа, изучив план. — Вам и так придется ехать мимо его шалаша. Вот здесь…

Она показала на бумаге.

— Приму к сведению. Впрочем, мы, пожалуй, будем на «похоронах» вместе!

— Само собой разумеется, ведь нам необходимо убедиться, что никто не заглянет в гроб с мнимым покойником, — сказала Наташа.

— А что вы намерены делать потом? — спросил Вильмовский, внимательно глядя на девушку.

Наташа опустила глаза и покраснела. Збышек сорвался с постели:

— Дядя! Я без нее… никуда не уйду! Она тоже ссыльная! Она революционерка, как и я… и я ее люблю!

Вильмовский кивнул в знак согласия. Значит, его предположения сбылись. Он стал раздумывать, как поступить. Взять с собой Наташу — значит еще более усложнить и без того рискованное бегство. Но разве можно разделить два любящих сердца! Ах, если бы он мог, он вывез бы из Сибири всех царских ссыльных.

— Вы согласны сопровождать Збышека? — спросил Вильмовский у Наташи.

Она судорожно схватила его за руку:

— А вы… возьмете меня с собой?

— Возьму, но считаю долгом предупредить, что путь к свободе далек и изобилует многими опасностями. Кто знает, унесем ли мы отсюда свои головы в целости и сохранности!

— Я пойду с вами и, если надо, погибну без слова упрека, — уверила Наташа.

— В таком случае прекрасно! Мы возьмем вас с собой, Наташа. Скоро здесь хватятся вас?

— Нет, этого нечего опасаться. Я приехала на время под предлогом упорядочения дел в фактории. Уже сегодня заявлю полиции, что возвращаюсь в Нерчинск, и исчезну, как камень в воду.

— Все это вы великолепно обдумали, — признал Вильмовский. — После похорон вы проберетесь в шалаш Збышека. Я попрощаюсь с урядником и поспешу к вам. Завтра к вечеру мы будем уже далеко от Алдана.

— Идите к уряднику, — сказала Наташа. — Скажите ему, что ссыльный умер при вас. Остальное я беру на себя. Збышек закроет лицо простыней, если кому-нибудь вздумается посетить нас. Якуты боятся мертвых, а полиция не очень любопытна. Они подготовлены к его смерти. Я сейчас закажу гроб. Похороны назначим на завтрашнее утро…

— Вы взяли на себя трудную и… неприятную задачу…

— Не бойтесь за меня, я все уже обдумала.

* * *

Только к обеду Вильмовский ушел из одинокого домика ссыльного. Придя в себя, он отправился в участок к уряднику.

XX

Гнев бога огня и грома

Павлов сидел на обломке скалы. Он понуро следил глазами за великаном-боцманом. Не было сомнений — заговорщики собирались в дорогу.

На рассвете предыдущего дня его разбудила суета в лагере. Через дырочку в брезенте палатки Павлов наблюдал за отъездом мнимого Броуна, которого он некогда знал в Варшаве как учителя географии, распространявшего нелегальную литературу. Сцена прощания и тихие предостережения, которые давал Смуга Броуну, заставили Павлова призадуматься. По-видимому, Броун с документами Павлова отправился прямо в Алдан! Павлов заметил, что вечером Смуга тоже исчез из лагеря. Вернулся он лишь после полуночи, и бунтовщики долго совещались между собой. Павлов предположил, что Смуга где-то встретился с Броуном. Какие известия он привез?

Проснувшись на рассвете, Павлов, с трудом скрывая тревогу, внимательно следил за заговорщиками. Они сложили палатки, а самое необходимое лагерное имущество и запасы продовольствия разделили на шесть равных частей, запаковали во вьюки и приторочили к седлам. Таким образом, они освободили от груза двух вьючных лошадей.

Павлов терялся в догадках. В обратный путь они подготовили под седла лишних двух лошадей. Неужели, кроме Карского, они намерены освободить еще кого-нибудь? Павлов сидел на камне внешне спокойный, но в его сердце кипела злоба. Нельзя было сомневаться в успехе экспедиции этих бунтовщиков.