Великанов не участвовал в этом разговоре. Он плохо разбирал немецкую речь. Одна мысль занимала его: что же они будут делать дальше? Семья, в которую они вторглись, не могла обеспечить им кров. Было бы бессовестным рассчитывать на это. И без того вагон тесен. А потом можно ли подвергать риску этих добрых людей? Ведь если узнают, кого они приютили у себя, положение семьи будет ужасным. Надо выяснить, где можно переночевать.

Очевидно, эта мысль занимала и Гарника.

— Мы будем просить вас, — он перевел взгляд с фрау Генриетты на ее мужа, — чтобы вы указали место, где мы могли бы переночевать. У товарища болит нога, мы не можем идти далеко. Может быть, кто-нибудь из соседей согласится принять нас на одну ночь?

— Сегодня вы останетесь у нас, — твердо сказала фрау Генриетта, — а завтра подумаем. Пусть теснота вас не смущает.

Трудно было отказаться. Да и не было в этом городе никого другого, кому они могли бы довериться.

Уложив детей за перегородкой, супруги начали обдумывать, как устроить гостей.

— Что вы намерены делать в Вене? — вдруг спросил Иозеф.

— Сами не знаем, — откровенно признался Великанов. — Мы идем домой.

Гарник пояснил:

— Мы пробираемся на родину — в СССР. К вам мы попали благодаря господину Гюсту. Сказали ему, что мы верующие армяне и едем в Вену, в армянский монастырь Мхитарянов.

— Чтобы жить в Вене и выехать оттуда, нужны средства, — заметил Шиндлер.

— Может быть, они здесь временно поработают, Иозеф? — сказала фрау Генриетта. — Не найдется ли работы на железных рудниках?

— Найдется. Но там будут допытываться: кто они, откуда явились, почему и так далее. Спросят паспорта.

— Откуда у них паспорта?..

— И в Вене не примут, — продолжал супруг. — Даже не знаю, что делать! Подвернулась бы какая-нибудь случайная работа… Но где найти такую работу?..

Гарнику и Великанову становилось ясным, что они попали в глухой тупик. Что же делать? На работу устроиться невозможно, жить негде, в Вену ехать бессмысленно — даже на билет нет денег. Где выход?..

Было уже поздно. Разговор оборвался, у собеседников слипались глаза.

Фрау Генриетта постелила на полу пеструю дорожку, потом сделала из тряпья подушку и в завершение достала два стареньких одеяла.

— Спокойной ночи!

Великанов и Гарник легли тесно бок о бок, — как и в ящике, засыпанном углем.

— Попали в мышеловку, брат! — зашептал Великанов. — Как выкарабкаться из этого переплета?

— Мне сейчас как-то не хочется думать о себе… Какая славная семья! Вдруг полиция узнает, кто мы, — ведь они пропали!..

Мысленно он добавил: и Тереза тоже.

Когда она поднялась и, пожелав всем спокойной ночи, ушла за перегородку, Гарнику показалось, что на нем несколько задержался ее взгляд.

И Гарник размечтался. Эх, не будь этой проклятой войны!.. Он помог бы всей семье. Увез бы Терезу к себе домой, в Ереван. Ведь она чудесная девушка, это видно с первого взгляда. Нежная, добрая, воспитанная, как и ее мать. А как она заботлива к малышам!..

Увидели бы Терезу его знакомые, умерли от зависти… Впрочем, что за глупости лезут ему в голову! Великанов правильно говорит: они в мышеловке. Ах, кабы крылья, — подняться бы в небо и полететь в желанную сторону! Как-то Оник там, в Нойен-Кирхене? Бедный Оник! Трудно будет ему бороться за свое существование!.. Может быть, лучше было оставаться там, ждать конца войны?.. Тем более, что план их провалился. Швейцария осталась черт знает где, они не сумели выехать из Германии и неизвестно, что будет с ними дальше.

Видимо, было уже поздно. Сонные мысли путались в голове.

За ширмой сладко посапывали детишки. Где-то там спит и Тереза. Гарнику показалось, что он слышит тихое дыхание девушки. Нет, не надо думать об этом!..

В вагоне-квартире царила тишина, все давно спали. Неожиданно проснулась фрау Генриетта: кто-то громко бредил во сне.

Она поднялась с постели, взяла со стола фонарик. Кружок света упал на голову спавших на полу парней. Зашевелились губы Гарника:

— Тереза, Тереза!..

Фрау Генриетта, конечно, не понимала по-армянски. Но она ясно различила в этом сонном бормотании имя своей дочери.

На цыпочках вернулась она в свою постель, долго не могла заснуть. В ее сердце заговорила материнская нежность к этому парню. Видно, Тереза уже запала ему в сердце, даже во сне видит… Красивый парень, сейчас бы любить ему девушку, пока молод, а не скитаться по чужим, негостеприимным городам. Где-то далеко его мать; наверное, мучается сейчас, днем и ночью Думает о своем пропавшем без вести сыне. Какой ненавистью к преступникам, развязавшим войну, горят сердца всех матерей! Во всем мире слышен их голос: проклинаем!.. И нет страшней проклятья матери, — этого голоса не скроешь в могиле…

На улице стояла ночь. Весь земной шар, казалось, был окутан мраком. Сейчас это австрийская женщина почти физически почувствовала тяжесть постигшей людей катастрофы, олицетворяемой ночным мраком.

3

Великанов и Гарник проснулись вместе с детьми. Иозеф Шиндлер вскоре ушел на работу. Тереза, Грета и Альфред, выпив по чашке мутной водички, заменявшей кофе, отправились в школу.

Дома остались фрау Генриетта и малыши.

Часов в десять к Генриетте явилась Хильда — моложавая еще толстушка, очень разговорчивая.

Они расцеловались.

— Слышала, вы переехали, сразу решила навестить. — Гостья огляделась по сторонам. — Уж не знаю, может ли быть что-нибудь хуже этого мерзкого вагона…

Фрау Генриетта не ответила. Что верно — то верно. Да, они жили не во дворце, даже не в квартире.

Хильда была принаряжена. На пальцах сверкали кольца, ярко-желтые янтарные бусы огрузили шею.

Осмотрев жилище подруги, она остановила взгляд на парнях, сидевших у стола.

— А это кто такие?

— От Гюста! — кратко ответила Генриетта. — Приехали из Инсбрука.

Хильда кивнула обоим, прошла за перегородку, осмотрела все и вернулась.

— Ну, как ты будешь жить, Генриетта? Без ребятишек еще туда-сюда, но с такой оравой, как у тебя — извини! Зря ты не соглашаешься, чтобы я взяла с собой Терезу.

— Без Терезы мне будет еще труднее.

— Но почему же? Грета уже подросла… Впрочем, решай сама! Я здесь пробуду еще три дня, потом уеду на месяц в Зальцбург, жена брата родила.

— От Эдмонда есть какие нибудь вести, Хильда?

— У Эдмонда все в порядке. Этот гаупштурмфюрер Цьюр спас его, — сидят они в тылу, собирают какие-то важные документы и получают хорошие денежки.

— Какие документы? — с недоумением переспросила Генриетта. — Я думала он на фронте.

— Ну!.. Эдмонд пишет, что надеется отсидеться подальше от фронта. Они проводят все время в приятных путешествиях. Недавно вот приезжал