поразительной эффективностью в том, что касалось его самой важной задачи, восстановления патриархата, и в общих чертах позволяет нам понять, как соборность должна была работать на деле. Будучи воплощен в церковном соборе, как политическая реальность этот принцип означал две вещи: во-первых, и в символическом плане, и фактически собор должен был стать национальным институтом, действительно представляющим русский народ в целом; во-вторых, следуя православной традиции, выраженной в VI новелле Юстиниана, соборная церковь должна была занять симбиотическую или «симфоническую» позицию по отношению к государству в форме учредительного собрания.

Падение самодержавия дало возможность использовать те механизмы созыва собора, которые были тщательно выработаны и усовершенствованы различными комиссиями, создававшимися в годы, предшествовавшие собору. Хотя для нас драма революции затмевает драму всероссийского Церковного собора, современники видели в нем апофеоз многолетних исследований и подготовки; он также явился результатом различных идеологических течений начала столетия. Церковный собор был созван впервые после создания петровской системы коллегий, одной из которых первоначально стал Священный синод; созыв Собора в 1917 году означал существенные изменения в организации церковного управления. Собор стал выборным органом, представляющим членов церкви по всей империи; он разделял административную власть со Священным синодом. Выборный комитет, Высший церковный совет, определял вопросы, которые необходимо было обсудить на соборе. Булгаков стал видным членом Высшего совета. Вопросы сначала рассматривались и решались на заседаниях отделов, после чего их выносили на пленарное заседание. Решения Собора подлежали окончательному утверждению на Епископском совещании.

Собор имел большое символическое значение, так как допетровские Соборы играли роль не только в жизни церкви, но и в жизни страны. Собор 1917 года выступил как наследник традиции московских церковных соборов, прежде всего Стоглавого собора 1551 года, созванного по инициативе Ивана IV, и Собора 1666–1667 годов, подтвердившего верность реформам Никона, но низложившего самого патриарха. В жизни Московской Руси соборы играли намного более существенную роль, чем можно было бы ожидать от чисто церковного учреждения; так, например, Стоглавый собор, который созывался для решения вопросов духовной жизни, задумывался в качестве дополнения к Судебнику Ивана, посредством которого разрешались вопросы светского характера. Соборы превратились в своеобразный институт самоуправления, действовавший в сотрудничестве с государем, чтобы упорядочить самые разнообразные аспекты жизни народа. В этом контексте созыв нового собора в 1917 году в известном смысле стал мерой, аналогичной новому созыву французских Генеральных Штатов после почти 200-летнего перерыва. Включение мирян в состав участников Собора и процедура избрания депутатов, в которой участвовали все епархии страны, превратили Собор в подлинно представительное учреждение, которое пользовалось поддержкой всех членов церкви. В Соборе приняли участие 564 представителя (к концу сессии осталось 427), среди которых духовенство и миряне были представлены практически одинаково, лишь с небольшим перевесом последних. Участники Собора были избраны прихожанами в своих епархиях.

15 августа, когда Петроград готовился к выборам, на которых эсерам и большевикам предстояло получить впечатляющее большинство в городской Думе, на Красной площади сошлись великолепные крестные ходы из всех московских церквей[388]. Приветствие митрополита Тихона, будущего патриарха, сопровождалось специальной литургией[389]. Один из делегатов Собора, юрист из Симбирска С. П. Руднев, оставил описание церемонии его открытия. Он встретил на нем множество знакомых по Всероссийскому земскому союзу и других таких же активных деятелей, очевидно, приехавших в Москву для участия в Соборе; граждане Москвы также истово участвовали в этом величественном собрании.

Мы вышли [из Успенского собора] и вытянулись в длинную цепь на Царской площади и двинулись при церковном трезвоне Ивана Великого и всех кремлевских церквей в Чудов Монастырь; там, приложившись к мощам святителя Алексия, проходили в Николаевский Дворец, выйдя из которого направлялись к Спасским Воротам и через них вступали на Красную Площадь. Красная Площадь была к этому времени запружена народом, пришедшим со своими крестными ходами ото всех московских церквей. Эти крестные ходы образовали непрерывные живые стены, тянувшиеся от Спасских ворот до Никольских, образуя как-бы просторный коридор, по которому и двигался крестный ход Всероссийского Церковного Собора, встречаемый и сопровождаемый церковными песнопениями и каждением собравшихся на площади церквей, и чрез Никольские Ворота вернулся обратно в Кремль, в Успенский Собор[390].

А. В. Карташёв тоже говорит о «десятках тысяч народа», заполнивших весь Кремль и всю Красную площадь[391]. На следующий день храм Христа Спасителя вновь был забит людьми.

Величественную, незабываемую и совершенно необычную картину являл собой громадный Храм Христа Спасителя, когда по окончании литургии и молебна из алтаря через Царские Двери начали выходить попарно святители Русской Земли в фиолетовых мантиях, мелодичные звонцы которых только и нарушали наступившую тишину, в омофорах[392]и митрах, и занимать по-старшинству места на скамьях и архиерейском амвоне, где поместились митрополиты и старейшие епископы, а мы – выбранные члены Собора – заняли места на стульях, а кое-кто, не найдя себе стула, уселись сбоку на ступеньках архиерейского амвона.

По бокам нас во всем храме и на хорах стоял народ густой и плотной массой[393].

Заседания Собора, как пленарные, так и секционные, проходили в Московском епархиальном доме в Лиховом переулке. 23 отдела собора рассматривали такие вопросы, как высшее церковное управление, епархиальное управление и церковный суд[394]. Всего в период с 15 августа 1917 года по сентябрь 1918 года состоялись три сессии (15 августа – 9 декабря 1917 года, 20 января – 30 (7) апреля 1918 года, 20 (7) июня – 20 (7) сентября 1918 года), выработавшие 129 постановлений-деяний. Материалы пленарных заседаний были опубликованы в девяти томах.

Движение за обновление церкви продолжалось уже по крайней мере двадцать лет. Как мы убедились, возобновившийся интерес интеллигенции к религиозным вопросам восходит к рубежу веков; «открытие» Мережковским церковного вопроса датируется 1898 годом, а заседания Петербургского религиозно-философского собрания начались в 1901 году. Важно, что Антон Карташёв, последний российский обер-прокурор (с июля 1917 года), при котором заседал собор, ранее являлся председателем Санкт-Петербургского религиозно-философского общества. (Впоследствии, в Париже, он стал автором ряда работ по истории церкви.) Некоторые наиболее заметные участники религиозного движения 1900-х годов из числа интеллигенции либо участвовали в Соборе, либо полемизировали с ним. Не последними среди них были С. Н. Булгаков, князь Е. Н. Трубецкой и юрист П. И. Астров[395]. В годы, последовавшие за революцией 1905 года, «астровские среды» стали заметными событиями общественной жизни московской интеллигенции[396]. Мережковский и Философов в это время отошли от данного движения, а выступавшие на Соборе косвенно намекали на них и подвергали их критике. Не последним из выдающихся