переносице и проходится по мне оценивающим взглядом, от которого бросает то в холод, то в жар. — Это сейчас так модно? — подцепив краешек футболки двумя пальцами, она заставляет меня сжаться в комок. — Майка у тебя шиворот-навыворот надета. Чем это ты тут занималась?

— Так это... чтоб не сглазили, — переминаюсь я с ноги на ногу, пальцы сами собой скрючиваются в скульптурные фиги.

— Кто? — растягивает губы в притворной усмешке, скрестив руки на груди. — Тот самый, кто оставил в прихожей свои моднявые ботинки? Кто у нас дома, Яна? Сама признаешься или мне начать выдвигать свои предположения?

Я натягиваюсь струной. Задень меня, и я начну содрогаться, издавая пульсирующий гул. Мама пользуется моим замешательством. Она обходит меня, устремляясь в мою комнату. Ищейкой вынюхивает каждый сантиметр, проверяет каждый уголок.

Так вот почему у мамы был такой тон? Она сразу вычислила меня и нарочно закапывала ещё глубже. Ждала моего чистосердечного признания.

Пройдясь по всему периметру комнаты, мама останавливается напротив кровати. Упирает руки в бока, заострив взгляд на скомканной постели, где виднеются мои влажные следы. Меня всю потряхивает, зуб на зуб не попадает.

— Яна, я спрашиваю, кто у нас в доме? Скажи, чтоб немедленно выходил, пока отец не поднялся и сам его не вышвырнул взашей.

— Только не говори папе, — дрожит мой голос. — Здесь уже никого нет. Правда.

— В смысле? А ботинки?

— Ботинки есть, а его уже нету.

— Так скажешь, кого это — "его"?

Я виновато мотаю головой из стороны в сторону. Чтобы не показывать свою нервозность, принимаюсь заправлять постель.

— Он вышел через крышу, как только мы поняли, что вы вернулись домой.

— И чем вы тут занимались? Только не говори что... — мама качает головой, не в силах закончить свою мысль.

Она обескуражена, и очень сердита на меня.

Не вижу смысла и дальше выгораживать себя. Кирилл прав, момент настал. Нужно лишь набраться храбрости.

— Да, мам, — храбро озвучиваю её же мысли. — Мы занимались здесь тем самым.

— Боже! — взвизгивает, с характерным шлёпающим звуком прикладывается ладошкой к лицу. — Отец же порвёт тебя на британский флаг, если узнает, чем ты проворачиваешь в нашем доме!

— Тогда давай не скажем ему, пожалуйста, — слёзно прошу, взяв её за руку. — Мам, я люблю его. Как бы громко не было сказано, но у нас всё серьёзно.

— Да? И насколько же у вас всё серьёзно? — не скрывает она своей подозрительности, печётся за меня, как за маленькую.

— Я же говорила, что хочу уехать к нему. Настолько, что я готова мчаться за ним хоть на край света.

— Это тот самый Сергей?

Ну же... Скажи ей правду.

Мама презренно уставилась на меня. Серёжа — совсем не тот, с кем она рассчитывает впустить меня в светлое будущее, тут и дураку понятно. И только я открываю рот, чтобы развеять все её сомнения и выдохнуть из себя имя того, кого люблю больше жизни, как вдруг слышу тяжёлые узнаваемые шаги, поднимающиеся по лестнице.

— Ну, и чего это ты не встречала нас, дочка?

Папа хоть и уставший, но любо-дорого видеть его улыбающимся. Знать, что он ни в чём меня не подозревает.

Вместо того, чтобы ответить и обнять в ответ папу, я могу лишь хватать ртом воздух, суетливо бегая зрачками с одного родителя на второго.

— Так спала твоя дочь как сурок, — неожиданно говорит мама, скрывая меня за своей спиной. — Представляешь, нашла время для сна.

— Ну, так организм молодой ещё не оправился от простуды. Что ты наезжаешь на неё. Как у тебя дела?

— Х-хорошо, пап, — киваю, едва рот открывая.

— Ладно, пойдём сумки разбирать, — мама тянет отца за собой.

Выждав всего минуту, я спускаюсь вслед за ними на первый этаж, а никаких "моднявых" ботинок в и помине нет.

Видимо, мама куда-то спрятала их от папы. Смилостивилась надо мной, но это не отменяет того факта, что мне жутко стыдно перед ней.

И не только перед ней...

Я ведь даже понятия не имею как там Кирилл...

Глава 52. Кирилл

Чтоб я ещё хотя бы раз прислушался к этой жестокой гарпии, которая времена просыпается в Яне...

Да никогда больше!

Вместо того, чтобы спокойно попивать чаёк в кругу родственничков, можно сказать.... Вместо того, что поделиться секретом, как за каких-то два паршивых месяца с небольшим со мной произошли охренительные изменения, как в общем-то и с их дочерью, я как недоделанный трубочист лазаю по крышам. С голой жопой. И как грёбаная, мать её, Золушка остался без своих башмаков.

В принципе в багажнике у меня есть пара хоккейных коньков, но не заявлюсь же я в обувной магаз на коньках.

Или стоит всё же рискнуть?

Нет, загреметь в дурку мне ещё для полного счастья не хватало. Я и так ощущаю себя напрочь лишившимся рассудка. Белые стены по кругу только усугубят моё шаткое положение влюблённого кретина.

Хотя, почему кретина?

Да, по всей видимости, я влюблён. Но до стадии кретинизма мне точно далековато.

Я считаю свой выбор самым правильным из всевозможных. Единственное, что меня смущает — скорость. Слишком быстро развиваются наши отношения и мало того — совсем не в том порядке, в котором хотелось бы.

Уверен, Яна тоже не такого ждала. Скорее всего, она как и все девушки её возраста, мечтала о пышной свадьбе, шикарном медовом месяце на берегу Карибского моря, но никак она не грезила о том, чтобы в пору своей беспечной юности столкнуться с растяжками на животе, недержанием мочи и геморроем, если уж совсем не повезёт.

Откуда я всё это знаю?

Приобщился к изучению темы деторождения между матчами и тренировками. Мне хотелось самому понять под чем Яна подписалась, на какие жертвы она готова пойти ради ребёнка, и что в дальнейшем ждёт нас. Конечно, это только верхушка огромного айсберга. Если углубляться, то, боюсь, моя психика просто-напросто не выдержит и сломается к чёртовой матери. А пока мне предстоит ещё долгая работа над собой, ведь мне порой кажется, что я попал в игру "Симс", где моим персонажем управляет одна из моих чокнутых бывших.

Ходить босиком по снежной корке — дело не из самых приятных. Пробираться в родительский дом под видом вора-домушника — тем более.

Проверяю обстановку в доме путём заглядывания в окна: маман копошится на кухне, батя с банкой пива в руке развалился в кресле перед телевизором, а самый главный надзиратель в этом доме — бродяга "Персик" лежит в ногах отца, лениво виляя своим пушистым хвостом.

Стоит мне издать хоть один едва улавливаемый для человеческого слуха звук, как этот ленивый комок шерсти превратится в орущую на всю округу сигнализацию.

Распахиваю