— Долгий путь, опасный путь, — негромко повторила благословенная Андрия и покачала головой. — Не помышляй об обители, дитя. Не могущество, не всевластие, но отречение от всего. Когда ты ступаешь в воду и волны смыкаются над тобой…

Благословенная сжала мое запястье, холодное как лед, а я спохватилась, что дышать все-таки надо. Волны смыкаются. Я оказалась в этом мире точно так, но это, конечно же, совпадение.

— Кто воистину жаждет, видит свет. Младенец покидает лоно матери, благословенный рвется узреть Всевидящую, — благословенная улыбалась, прикрыв глаза. — Младенец не ведает, что предстоит, долго ли будет или опасно, впрочем… — улыбка пропала с ее лица, густые, совсем как у Трифона Кузьмича, брови сошлись на переносице. — Почему ты хочешь в обитель?

Я? Я не хочу! Я затрясла головой так, что благословенная рассмеялась, вероятно, я не первая получала настоящий ответ и впадала в молчаливую панику. Тот, кто собрался в путь в обитель, кто хочет новую жизнь, ступает в воду, идет все дальше, все глубже, а потом, что потом?

— А что потом, благословенная? Когда вода сомкнулась над тобой?

— Она расступается, и ты стоишь подле Всевидящей. В ее обители, где светло. И дар речи возвращается к тебе нескоро.

Обитель это не монастырь, это… Олимп? Небеса? То, что в земных религиях существовало условно, и, пожалуй, сравнение с рождением ребенка не случайное. В силах богини этого мира сделать так, чтобы монашество было по-настоящему новой жизнью.

Купаются ли здесь в реке, ловят ли рыбу, или святилища и переходы лишь в озерах с белыми скалами? Скорее всего, но я не настолько увлечена, чтобы спрашивать еще и об этом.

— Полно, — успокаивающе проговорила благословенная, — так однажды, и путь, если ты хочешь его пройти, прекрасен, его не забыть. После достаточно пожелать, и ты в обители. Но если сердце твое не готово, поступь не тверда, если разумом ты с этим миром или помыслы нечисты, ты останешься навсегда под гладью воды, а награда твоя — не дар и не вечность. Служить Всевидящей, пока ты живешь, и давать надежду отчаявшимся и заблудшим, вот что ты получаешь взамен.

Непонятно, думала я, рассматривая собственные дрожащие руки и удивительно тонкие, нежные пальцы благословенной на моем запястье. Обитель не место бегства от долгов и путь туда не способ искупления прегрешений, мнимых или же нет, и ты либо захлебнешься в холодной воде, либо окажешься там, где слова не нужны, а магия существует. Для этого ты должен хотеть новую жизнь, причем не бесконечную, а еще — смириться, что тебе не стать темным властелином, несмотря на безграничную мощь.

Идеальный способ выбрать людей, близких к недосягаемому совершенству, придумала Всевидящая: рискни, но если ты недостоин, известно, какой будет конец. А вот я вынуждена гадать, кто собирается меня отравить, придушить подушкой или воткнуть мне нож в спину.

Лукея не сомневалась, что Вера утонет. Была права. Новая я не могла умереть — или не умереть — еще раз, умирать слишком страшно, а Вера прежняя имела грешки, которые в рай ее не пускали.

— Что вы можете, благословенная?

— Все, — просто ответила она, и я поверила. — Все, что может Всевидящая, а в ее власти все. Будь то жизнь и смерть, желания или воля, вода или огонь, холод, ветра… Столь великой силой, дитя, не стоит пользоваться в чьих-то целях, какими бы благими они ни казались, потому что благо сегодня станется завтра великим злом. Мы являем чудеса, когда они необходимы.

Я смотрела в темные глаза благословенной. Рядом со мной сидело почти божество, я чувствовала прикосновение ее теплых пальцев, я ощущала присутствие магии, но все еще не могла убедить себя, что это не самовнушение. Не сумасшествие, в конце-то концов.

— Мы всегда рядом с теми, кому дороги воспоминания, чтобы разлука не была такой горькой, — пояснила благословенная Андрия.

Ксилофон, песнопения, летающий гроб, озеро, лед и скалы…

— Значит, все, что происходит у гроба, ритуал? — уточнила я, вспоминая, каким это все казалось мне жутким. Но посудить — я привыкла к иному культурному коду, в моем бывшем мире столько традиций, и все соблюдают свои неукоснительно. Моряки отправляют мертвых в океан, племена сжигают умерших, иногда вместе с женами, или оставляют тела на растерзание диким зверям, и если мне понятней опускающийся в яму на лентах гроб, кто сказал, что так правильно? — Вы… Всевидящая… придумала это, чтобы тем, кто жив, было легче прощаться? А… те, кто… оказывается в скале?

Не возвожу ли я хулу, за которую меня сейчас схватят, а завтра сожгут на костре? Благословенная Андрия озадаченно хмыкнула, поправила выбившуюся прядь, пожевала губами, и за недолгую паузу я уже сто египетских казней успела себе вообразить.

— Можно сказать и так, — наконец кивнула она. — Люди смертны, дитя, в свой час мы все покидаем мир насовсем. И я покину, и ты. Те, кто останутся на поклоне, увидят, как мы ушли — они любят нас, и им будет легче. Ты права, все это для людей, — доверительно шепнула она, наклонившись ко мне, и я закусила губу — похоже, до нее дошли сплетни, что я не хожу на камень. — Живи, всему придет свое время…

Она еще раз сжала мое запястье, поднялась и ушла — или пропала, оказалась в обители так внезапно, что я не успела проститься с ней. Но, может, она скрылась в глубине дома, а я сидела подле окна, как изваяние, долго и очнулась, лишь когда из зала вышли еще несколько гостей.

Домой я вернулась в противоречиях. То, что рассказала мне благословенная, прояснило намерения и жены Петра Аркадьевича, а может, и его самого, и реакцию Лукеи. Попытка уйти в обитель для меня обернулась бы неминуемой гибелью — я утонула бы, не сумев совладать с собственным страхом. Насколько просто это было сделать, или меня до начала пути подвергли бы многим допросам? Или каждый принимает решение сам и отвечает за него тоже сам? А дети?

А дети попали бы под опеку дяди мужа, хмыкнула я, по крайней мере, таковы были планы дамы, приятной во всех отношениях, как там ее бишь зовут. Дети, за душой у которых оставались бы воспоминания об