оболтусов загоняли ремнем, красных, мокрых, облепленных снегом до самых ушей. Старики грелись у печек и молились Богородице, чтобы не вернулись темные времена, когда в голодные зимы лишние рты увозили в глухие леса. И все, от мала до велика, ждали светлого праздника.

Рух Бучила вприпляску шагал по ночному селу, пребывая в самом наипрекраснейшем расположении духа. Сочельник, самый, наверное, длинный день в году, наконец-то закончился, ангелы в небесах протрубили благую весть, и христианский мир шумно и весело встречал Рождество. На улицы высыпали толпы колядников и христославов в звериных шкурах и масках. Поднимая снежные вихри, с гиканьем неслись украшенные лентами сани. Били бубны, ревели рожки, пищали свистульки, звенели переливами бубенцы. Ряженые стучались в двери, орали песни и непристойности, перекрикивая лающих псов. Хозяева встречали веселых гостей хлебом, пивом и пирогами. Приветишь колядников – будет в семье достаток, лад и покой, скотина не устанет плодиться, а урожай превзойдет все мечты. Нелюдовские толстосумы поскребли в кошелях и пообещали народу невиданную забаву под мудреным названием «хвейерверк» – разноцветные огненные шары в небо пускать. Гулянья охватили село, и Рух чувствовал себя как рыба в воде. Наступило единственное время в году, когда можно болтаться среди людей, не опасаясь тыканья грязными пальцами и шепота за спиной. Нацепил маску, накинул медвежью шкуру и как по волшебству стал частью толпы. Нынче все на одно лицо – веселые, разгульные, пьяные. Хм, пьяные. Вот пьяным Рух пока еще не был, упиться в честь праздничка мешало одно – Яков Силантьевич Бык. Богатейший в Нелюдово купец подкинул пустяшную работенку: его, Якова Силантича, стало быть, охранять. От кого – хер разберешь. С начала декабря стали приходить поганые вести: в Новгороде ограбили известного ростовщика Кононова, богатства вымели подчистую, а самого порезали на куски. Через неделю убили помещика Воротынова, в усадьбу на берегу Ильмень-озера пробрались ожившие мертвяки, сбежались слуги, завязалась потасовка, убитые, раненые, кровища, дерьмо, а в это время по льду пришла банда и перерезала стражу. Когда помещика нашли, он был еще жив, обрубок без рук, ног и языка засунули в опустошенный сундук. И вроде ничего необычного, подумаешь, пару богатеев прирезали, но Яков Бык перепугался нешуточно. Будто кроме него во всей Новгородчине не осталось набитых деньгами мешков. Один, сука, выжига и скупердяй Яшка Бык, не считая еще нескольких тысяч дворянских и торговых людей. Яков Силантич, ознакомившись с новостями, повредился умом, нанял пару мордоворотов, по двору волкодавов пустил, двери и окна запер, домашним выходить на улицу строго-настрого запретил. Этого Быку показалось мало, вот Руха Бучилу в охрану себе и подрядил. Рух особо и не отнекивался, все равно делать нечего, а работенка пустяшная, сиди в тепле, плюй в потолок, получай гривну серебром в день, а деньги в хозяйстве не лишние. Бучила честь по чести заработал десять монет, ходил суровый, заглядывал по углам, вчера даже купца от гибели неминуемой спас. Таракан опасный из подпола вылез, с явным желанием Якову Силантичу горло отгрызть, тут-то Рух наглую насекомую и раздавил. Герой – штаны с дырой. В Сочельник чуть не подох от тоски, еле дождался первой звезды, прихватил с кухни полштофа водки и отправился праздник гулять. Якова послал на клят. Сколько можно дурью страдать?

Под ногами весело похрустывал бархатистый снежок, крепкий морозец покусывал уши. Рух глотнул из бутылки, закашлялся и поплотнее натянул рогатую маску. Рыло сам сделал, своими кривыми руками. Получилось неряшливо, но, сука, страшно. А в маске на рождественских гуляньях ты вроде как все, почти человек…

– По деревеньке пройдем, что-нибудь да сделаем! – грянул озорной клич, и навстречу высыпала шумная компания. Руха закружили в хороводе, сунули в руку кусок замороженной надкусанной колбасы, насыпали в штаны снега и были таковы. На крыше соседней избы валялись перевернутые сани. Бучила понимающе хмыкнул. Молодежь затеяла святочные кудеса, озоруя без меры и удержу. Парни шатались по улицам, крали оставленные телеги и бочки, ломали заборы, заваливали двери, разбрасывали дрова. Вот сани на крышу и занесло. Завтра хозяин еще спасибочки скажет, если в печную трубу не напихали сена и не залили водой.

Резанул истошный перепуганный визг, выскочили несколько девок, застав Руха за поиском снега в самых непотребных местах. Одна с размаху врезалась в упыря, заорала, дернулась в сторону, но Рух перехватил ее за рукав полушубка и беззлобно спросил:

– Куда спешите, красавицы?

Девки перестали визжать, сгрудились вокруг и затараторили на разные голоса:

– Там! Там!

– Ужас!

– Хватает!

– Ой-ой-ой!

– Так, а ну, сороки, давайте потише! – прикрикнул Бучила.

Девки примолкли, одна, курносая и быстроглазая, заправила под платок выбившуюся черную прядь и тихонько сказала:

– Напугались мы, дяденька.

– Кого?

– А не знаем. В бане кто-то сидит.

– Гадали никак? – догадался Бучила.

– Гадали. – Курносая глянула с вызовом. Девки зашептались и захихикали.

Рождественской ворожбой Руха было не удивить. С незапамятных времен гадание в ночь на Рождество считалось самым верным и сильным. На суженого, на судьбу, на удачу и на богатство. На валенках, воске, хлебе, иголках, свечах и свернувшемся молоке. А эти, значит, в баню пошли. Ну-ну. По поверью, если в святочную ночь девка сунет в банную дверь голый зад, то узнает, каким будет жених. Если погладит задницу голая рука, жених будет беден как церковная мышь, а если рука погладит мохнатая, то будет жених богачом. По сути, глупая глупость, но ведь смертным чем глупей, тем привлекательней и веселей.

– А если я отцу Ионе скажу? – пригрозил Рух. – Получите по жопам освященной розгой.

– Ну и скажи, – огрызнулась курносая.

– А я и не против. – Девка с ямочками на пухлых щеках мечтательно закатила глаза. – Отец Иона с виду хлюпонек, а смелый мужик, от такого не грех и кару принять. Он, между прочим, Лукерью от нечистого спас.

– Иона смелый? – хохотнул Рух. – И вы, видать, смелые? Чего убежали тогда?

– Думали, забавно выйдет, Нюрка первой сунулась, а ее и правда кто-то за заднее место схватил. – Курносая вытолкнула худенькую девчушку лет четырнадцати. – Мы и давай бежать во всю прыть. Надо бы Заступу позвать.

– Позовешь его, – фыркнула пухлощекая. – Он до девок дюже падок, в нору затащит и ау, будет пользовать, пока не помрешь.

– Может, почудилось? – спросил Рух, пропустив похабные байки мимо ушей.

– Нет-нет, дядечка, меня и правда кто-то из бани схватил, – побожилась худенькая, пряча глаза. – Да сильно так, поди синяк будет теперь.

– Что за баня? – заинтересовался Бучила.

– Старухи Ефросиньи, если отсюда идти, первая ближе к реке.

– Ясно. Ну бегите, хвейерверки скоро будут пускать. – Бучила освободил дорогу. – А если еще ночью соберетесь в баню,