После ухода Хрущева Кирпонос и нам сообщил о вылазке против гаубиц – все-таки мы вроде как причастны к этому. Поблагодарил, конечно, за смекалку и всякое такое. Про награды речи не было, да я и понимал, что после «Знамени» ничего еще долго не светит, у нас ни на кого дождь из наград не сыпется.

Кстати, Масюк проболтался, что мой орден не из загашника Кирпоноса возник. После представления от Попеля об этом запросили Москву, там что-то мурыжили, уточняли, тут Аркаша подробностей не знал, а потом спустили команду вместо Героя дать «Знамя» – какой уж Герой окруженцам. Но об этом мой товарищ порекомендовал помалкивать, а лучше забыть навеки. Так что все Кирпонос при нашей встрече уже знал, просто сыграл сценку из спектакля «Щедрый начальник». Ну да я не в обиде. Все лучше, чем ничего.

Домой я возвращался опять в потемках. Та же очередь у хлебного, те же женщины со своими причитаниями, вой сирен. Вот только у подъезда никого не было: ни любимой, ни соседа-алкаша.

Дверь была не заперта. Надо Вере сказать, чтобы закрывалась, а то всякого дерьма сейчас повылезет из своих нор… Но сделать жене внушение не получилось. В прихожей, прямо у порога, лежал Пират. Проклятая животина слишком быстро почуяла волю, так скоро и в постель полезет. Вот и сейчас только хвостом дернул, подлец, ни на сантиметр не сдвинулся. Я перешагнул его и позвал жену:

– Верочка! Ты где? Мужа встречать не собираешься?

Рыжая любовь вышла в прихожую, шмыгая носом. Вытерев щеку ладонью, она попыталась прошмыгнуть на кухню, но я схватил ее за руку.

– Отпусти, дай пройти, – каким-то глухим голосом сказала она. – Не хочу, чтобы ты меня такой видел.

– Что случилось? – начал допытываться я, разглядывая ее заплаканное лицо. – С тобой все в порядке?

– В Москву отправляют, – не поднимая головы, ответила Вера. – К Бурденко…

– Когда?

Мне от этой новости тоже стало не по себе. Вроде и обсуждали такую возможность, а вот случилось – и как мешком по голове. Настроение упало, конечно. С одной стороны – порадоваться надо за жену. Будет в столице, в безопасности. А с другой – расставаться не хочется совсем.

– Послезавтра утром, самолетом. – Вера обняла меня, прижалась. – Не хочу уезжать от тебя.

– Ехать надо, – сказал я. – Здесь очень скоро развернется ад. Мне спокойнее будет, если ты будешь подальше отсюда.

– А ты? Про меня ты подумал? Мне каково без тебя?!

– Да как-нибудь выкручусь, не переживай, – попытался я ее успокоить. – Давай лучше поедим что-нибудь, я голодный, Пирата сожрать готов!

Вера начала собирать на стол, а я помыл руки и сел возле нее.

– А у тебя что? – спросила она, расставляя тарелки. – Где вы были? Я вчера ждала допоздна…

Черт! Хотел же оставить записку, да не успел.

– Ты же понимаешь, что я не могу тебе это рассказывать. Все нормально было, скучная командировка, ничего интересного.

– Ты, Петя, когда врать начинаешь, у тебя глаза краснеют, – сказала Вера и засмеялась, когда я невольно потянулся рукой к глазу, который внезапно захотелось потереть. – Ну как ребенок, честное слово! Я понимаю, что военная тайна. Переживала просто.

– А потом перестала? – улыбнулся я.

Как же заразительно она смеялась, моя любимая!

– А утром я позвонила Марченко, ну, помнишь, он нас сюда привел еще? И он сказал, что вы вернулись и все хорошо.

Я подумал, что не знаю про свою жену слишком многого. Марченко я помнил, вот только не знал, как с ним связаться. И уж точно не догадался бы искать кого-то из интендантской службы для того, чтобы узнать, где моя жена. Но спросить завтра у этого тылового жука, с какой радости он кому угодно по телефону разбалтывает о моем местонахождении, не говоря уже про комфронта, это я догадаюсь.

И куда теперь девать это ходячее хранилище блох?

* * *

Только легли, как на улице завыла воздушная тревога. Ничего не поделаешь, пришлось быстро собираться и бежать в бомбоубежище, которое располагалось в подвале соседнего дома. Народу к моменту нашего прихода там набилось уже немало, так что пришлось пробираться через ноги, чемоданы, узлы с барахлом и один раз даже перешагнули через корзинку с кошкой. Это нам терять нечего: рассовал по карманам документы – и в путь, а люди тащат за собой все, что успевают схватить. Пройдет совсем немного времени, и барахла за собой будут таскать все меньше, а пока тут натуральный цыганский табор.

Рядом с нами сидела большая еврейская компания. Все молчали, только одна женщина сбивчиво рассказывала своей соседке, как они добирались из Нежина, а теперь вот здесь, потому что Аврам Петрович уже неделю как в армии, а квартира свекрови на Льва Толстого стоит закрытая, пришлось идти ночевать к знакомым, сюда, на Героев Стратосферы. Девочка лет двенадцати, которую она держала за руку, не захотела слушать этот рассказ, скорее всего, не впервые, и сказала:

– Мама, давай я лучше стихи почитаю.

– Давай, Элиночка, мы послушаем, – ответила ей мама.

Девочка встала посередине маленького пятачка между телами и громко произнесла:

– Дорогие товарищи, сейчас я буду читать стихи нашего великого земляка, поэта и орденоносца Павла Тычины!