– Сара, ты что-нибудь поняла в управлении сердцем богини? – внезапно спросила Сильфа, проницательно посмотрев на меня.

– Нет, – прикрыв глаза, произнесла я. – Прошло всего несколько дней. Я разберусь.

Выбора иного у меня не имелось. Значит, я обязательно справлюсь. Но уверенности мне не хватало. Уверенность у меня всегда произрастала из знания. Она не рождалась из ничего.

– Флёр, ты не можешь своей силой сомниума вернуть мне воспоминания?

– Нет. – Дэва покачала головой. – Не по моим силам. Изабель Ларак была гениальной, я в полной мере осознала это, лишь когда стала изучать её записи и очень скоро наткнулась на то, что было за пределом моих возможностей. Но с матерью может сравниться разве что дочь. – Флёр повернулась к Сильфе. – Ты отправила ей письмо?

– Да. Сразу же, как только сама получила ворона. Если тот корабль не сгинул в пучине морской, то она должна была получить его. Возможно, она уже на материке. Если так, то сойдёт Айвен на берег в Северных землях, ей незачем направляться на южное побережье к моему ордену. – Сильфа задумчиво подняла взор к небу – её глаза блестели. Глава ордена Западных ветров усмехнулась. – Хотела бы я увидеть её лицо, когда она всё узнала. Хотя с неё станется, Айвен, может, и вовсе не открыла ещё письма. Она хотела начать жизнь, не оглядываясь на прошлое…

Прошлое. Прошлым была я, вдруг оживший призрак. Если бы на моём месте был Люций, как бы реагировала я? Смогла бы моя вера пронестись через десятилетия?

Блез, не снимавший своей маски даже среди друзей и хранивший молчание, вдруг склонился к Флёр. Та прислушалась и кивнула. Если теневой даэв в самом деле говорил, то я не услышала и звука.

– Ты ничего не помнишь до того, как проснулась? – сказала Флёр, видимо передав чужой вопрос.

– Ты имеешь в виду, во время сна?

Дэва кивнула.

– Нет. Я в какой-то момент открыла глаза, увидев перед собой человека и отрывками помня некоторые события из лагеря у озера Спокойствия и то, что училась в Академии Снов. В тот момент я ощущала себя лет на восемнадцать. Это странное чувство, знать, что времени прошло немало, но ты помнишь, что ещё вчера ты ходил на занятия… Если Айвен открыла письмо, она направится в Северный орден?

– Наверняка, – кивнула Сильфа. – Если даже всё пройдёт успешно и мы закроем портал в Серый мир. Сделаем то, что никто доселе не делал… – Взгляд Сильфы скользил по кругу, касаясь каждого. Золотые нити в её волосах и браслеты на запястьях блестели в закатных лучах солнца. – Нашему и грядущим поколениям ещё долгие годы предстоит разбираться с последствиями.

– Верно. Но начали это тоже мы, – проговорила я, и мои слова словно утонули в омуте, породив круги на воде.

Эта ночь была первой, когда мы позволили себе полноценный сон. Не пару часов урывками, а отдых под мерное журчание реки. Вода баюкала, временами слышались крики птиц, что врывались в ночную тишину, кружа над водой.

Вдалеке, казалось, был слышен даже крик кукушки. Прикрыв глаза, я ощутила, как усталость неминуемо берёт своё. Затягивает, окутывает, смывая на краткое мгновение собой все волнения, чтобы погрузить в них снова.

Возможно, моё сознание за долгие годы просто привыкло к тому, что если мне снились сны, то они всегда состояли из воспоминаний. Иногда последние искажались, домысливались, но всегда неизбежно несли в себе горе и переживания. Но за долгие годы даже грёзы о смерти моего отца стали почти привычкой – просыпаясь, я научилась избавляться от дум о них. Они не влияли на моё настроение днём и стали частью жизни. Вот только нынешний сон был иным – новым.

Разрозненные отрывки прошлого, которые, словно навесной мост через пропасть, что выкладывался фрагментально из досок.

Мой меч в теле Изабель, кровь, стекающая по Туманному, слова Айвен о том, что я могу успеть. А следом то, как я выхожу из подземелья, едва не сталкиваюсь с даэвами обители, с которыми сражаться не была готова, нахожу лошадь, стоящую за границей территории ордена, скрытую за стеной пышных кустарников.

Белая молодая кобыла, которая узнала меня. И путь на Восток, там, где спустя несколько часов начнёт всходить огненный диск солнца. Он должен был развеять тьму ночи, но не тьму, что постепенно растекалась в моём сознании. Воспоминания уходили, стирались. Если бы не контроль над своими чувствами, выработанный годами, может быть, я впала бы в панику и стала беспомощной гораздо раньше, чем добралась бы до огромного лагеря даэвов, который вырастал посреди леса. Он напоминал собой старый город, где все улицы сходились к главной площади: палатки сосредоточились около шатра, что занимал собой центр просторной поляны, окружённой вековыми деревьями…

Резко проснувшись, я открыла глаза – вокруг была лишь непроглядная тьма. Но стоило моргнуть, и мир обрёл свои очертания. Посмотрела на всё ещё звёздное и тёмное небо, ощущая, как по щекам катятся слёзы. В горле стоял ком. Я подняла руку, накрыв ими собственные глаза. Но это не помогло остановить солёную влагу.

А мысли всё возвращались к сновидению.

Было ли это плодом моего воображения? Или всё же настоящим воспоминанием?

Видение закончилось на том, как я отчаянно перемещаюсь от палатки к палатке. Всё огромное поле покрывали купола тканых шатров. Мой дар от захлестывающей тревоги стал пластичнее, сильнее, вычерпывая всю силу внутри меня. А мои собственные эмоции… Мне так сложно было их подчинить. Они прорывались и бурлили. Самым поразительным стало осознание того, что даже когда погибла Долорес, мне было легче.

«Но почему так?» – спросила у самой себя, лишь краем сознания замечая холод, царящий вокруг.

Долорес вырастила меня, обучила, вложила часть себя. Но эмоции в день открытия раскола всё равно оказались сильнее, они поныне терзали душу.

Лёжа на спине, я склонила голову по направлению туда, где должен был спать Люций. И застыла, понимая, что не могу дышать, а вместе с тем горло сдавливало ещё сильнее. В ушах повис звон, и холод, струящийся в округе, усилился.

Моран лежал в паре метров, обращённый ко мне лицом и не сводящий с меня своего взора.

Серые глаза остановились на мне, а одна из ладоней лежала на траве. Растопыренные пальцы расходились на тёмном покрове, как дельта реки. Они были напряжены, будто вот-вот готовые сжаться в кулак. Светлые брови же, наоборот, ничего не выражали, но взгляд… Он показался мне слишком глубоким,