Горе – это переживание настолько трагичное и страшное, что поневоле задаешься вопросом, почему оно в принципе существует. Вероятных ответов два: либо это бесполезный побочный эффект работы механизмов, создающих близкие взаимоотношения, либо это особая форма печали, которая дает преимущества, аналогичные тем, которые дает печаль при других видах потерь.

Мало кто из исследователей занимался этим вопросом. Британский психолог Джон Арчер написал замечательную книгу, в которой доказывал, что горе – это цена любви[628]. Он утверждал, что само по себе горе бесполезно, однако боль утраты необходима для того, чтобы придавать вес близким связям. С его точки зрения, горе – это досадное следствие неспособности естественного отбора обеспечить преимущества отношений, построенных на любви, не сопрягая их с невероятной болью.

На мой взгляд, не очень похоже на правду. Учитывая, до каких пределов отчаяния могут доводить горюющего человека страдания, упадок сил, невозможность нормально жить и работать, в ходе естественного отбора должен был бы, по идее, отыскаться способ выстраивать теплые, близкие и надежные отношения без необходимости расплачиваться за их потерю такими ужасными страданиями. Месяцы и годы бессонницы, плохого аппетита, безысходности и отсутствия мотивации – это слишком высокая цена. У 7 % людей возникает затяжная реакция горя, которая годами мешает им жить[629],[630],[631]. Если это побочный эффект, с которым естественный отбор не в силах справиться, то уж очень нелепый и кошмарный. Допустим, ученые изобретут лекарство, избавляющее от горя. Стоит ли его использовать? Чтобы ответить, нужно выяснить, есть ли все-таки польза от горя, и если есть, то какая. Для этого необходимо понимать, почему существует печаль.

Казалось бы, печаль возникает тогда, когда никакой пользы от нее уже ждать не приходится. Утрата уже совершилась. Но утрата – ситуация не уникальная, человек испокон веков теряет родных и близких и то, что ему дорого. Печаль сформировалась для того, чтобы с этой ситуацией справляться[632]. Вот только как?

Представим на минуту кошмарную ситуацию: вашего ребенка у вас на глазах волна-тягун утаскивает в открытое море. Вы будете спокойно жевать бутерброд? Да ни за что. Вы начнете во все горло звать на помощь, кинетесь в воду и, выгоняя попутно всех остальных детей на берег, поплывете спасать утопающего, даже зная, как опасно соваться в тягун, даже зная, что, возможно, уже слишком поздно. Если вам хватит рассудка не лезть в волну-убийцу или просто повезет вернуться на берег живым, горе заставит вас бесконечно прокручивать случившееся в мыслях, гадая, как можно было бы предотвратить страшный исход. Тем самым оно помогает избежать повторения трагедии с оставшимися детьми. Ваши рыдания просигнализируют окружающим, что вы нуждаетесь в поддержке, и предупредят их об опасности.

Когда ребенок умирает от рака или пневмонии, раздумывать, как вы могли бы этому помешать, чаще всего бессмысленно. Однако у нас заложена склонность кого-то обвинять, поэтому человек будет терзаться этими раздумьями в любом случае, будет винить себя, врачей, всех причастных. Иногда это приводит к поистине замечательным начинаниям, яркий тому пример – движение «Матери против вождения в нетрезвом виде». В каждом сообществе найдутся организации, занимающиеся профилактикой несчастных случаев или борьбой с болезнями, которые унесли жизнь кого-то из их любимых и близких.

В условиях, в которых обитали наши предки, любимый и близкий мог зачастую просто не вернуться на стоянку. Тогда организовывались поиски. Потеря заставляет сосредоточиться на пропавшем и создает мысленный образ, настроенный на отслеживание сигналов, значимых для поиска, поэтому в течение нескольких недель после утраты горюющим часто мерещится, что они видят погибшего или слышат его голос. Случайная совокупность звуков или визуальных сигналов ошибочно интерпретируется как голос или появление того, кого нам не хватает, – возникают зрительные и слуховые галлюцинации. Иногда такие переживания расцениваются как принятие желаемого за действительное, однако логичнее предположить, что всё это – порождения поискового образа, призванного облегчить поиски пропавшего. Для этой системы «пожарной сигнализации» ложные срабатывания вполне нормальны, полезны и воспринимаются как появление призраков.

Не менее распространены и поразительны реакции в годовщину утраты. На многих людей время от времени накатывает печаль, которая кажется им беспричинной, пока они не соотносят текущую дату с пережитой потерей. Сомневаюсь, что реакция в годовщину имеет какие-то адаптивные преимущества, однако в первобытной среде многие благоприятные возможности, как и многие опасности, носили циклический сезонный характер. Поэтому запах переспелых яблок в саду может пробудить воспоминания о давнем несчастном случае.

Глава 10

Познай себя? Не надо!

Если ‹…› обман играет основополагающую роль в коммуникации животных, отбор должен формировать способность обнаруживать обман, что, в свою очередь, предполагает формирование некоторой склонности к самообману.

РОБЕРТ ТРАЙВЕРС, ПРЕДИСЛОВИЕ К «ЭГОИСТИЧНОМУ ГЕНУ», 1976

Избыток здравомыслия может быть безумием. И самое безумное – видеть жизнь такой, какая она есть, а не какой должна быть!

ДЕЙЛ ВАССЕРМАН, «ЧЕЛОВЕК ИЗ ЛАМАНЧИ»

Общество изучения поведения животных – научная организация, исследующая, почему животные ведут себя так, как ведут. Его участники выясняют, как путем естественного отбора формируются свойства мозга, обусловливающие поведение, которое максимизирует приспособленность. Поскольку психиатру эти знания тоже не помешали бы, я отправился на ежегодную конференцию Общества. Я надеялся почерпнуть новые идеи, но никак не ожидал, что в разгар торжественного банкета вдруг пойму: теперь у меня уйдут годы на то, чтобы начать рассматривать психодинамику под эволюционным углом.

В программу первого дня конференции входил симпозиум, посвященный наличию у животных сознания. Тема еще одного симпозиума – почему особи, столкнувшиеся на раннем жизненном этапе с суровыми условиями среды, вырастают склонными к риску и раньше начинают размножаться. В принципе ничего удивительного: если гибель грозит со всех сторон и на каждом шагу, вполне логично постараться передать свои гены потомству как можно скорее. Эта простая логика сразу же навела меня на мысли о пациентах, подвергавшихся в детстве жестокому обращению и выросших абсолютно бесшабашными. Исследования на основе так называемой «теории быстрой и медленной стратегии жизненных циклов» переросли в самостоятельное крупное направление в рамках эволюционного подхода к изучению поведения[633],[634],[635].

За обедом мои соседи по столу были рады видеть психиатра, проявляющего такой интерес к поведению животных, но без шуток о прозаке все же не обошлось. А потом один из моих собеседников огорошил меня заявлением: «Вам как психиатру наверняка известно, что бессознательное существует, чтобы держать наши мотивы втайне от нас самих и нам было легче обманывать окружающих». Я сказал, что слышал эту идею от ее основоположников – биологов Дика Александера и Боба