него вторым домом. Когда Mutti уезжала погостить к родственникам в срединные немецкие земли, отец или дед по вечерам брали ребенка с собой, так, как правило, работали добросовестно и подолгу. Поначалу старшие устраивали для малыша экскурсии по гимназии, чтобы загодя приучить его к казенному духу прусских учебных заведений и развить в мальчике навыки ориентирования в сложных архитектурных объемах. Но потом, предоставленный самому себе, Альберт бродил по длинным, темным коридорам школы, воображая себя персонажем из «Нибелунгов» в недрах пещерного лабиринта или рыцарем-крестоносцем в катакомбах Иерусалимского Храма. Со временем, паренек досконально изучил подвалы и чердаки школьных зданий, излазив те вдоль и поперек с карманным фонариком. Так что для будущих приятелей-школяров младший Арнольд стал поводырем-вожатым, открывшим неофитам «вековые» тайны старинного дома гимназии и в особенности темных подвалов, вход в которые известен только ему одному.

Если честно сказать, то учился гимназист не слишком старательно, не отличался послушным прилежанием и тупой усидчивостью. Но учебные предметы и иностранные языки довались легко, Альберту не приходилось подолгу просиживать за учебниками, а уж тем паче под контролем старших вызубривать каждую страничку. Впрочем, тому найдется оправдание, как-никак — мальчик из профессорской семьи, уже с пеленок дышал атмосферой учености, царящей дома, потому разбирался в сложных «материях», доступных остальным только по получению аттестата, а то и университетского диплома.

Паренек рос физически сильный, спортивного телосложения, с детства полюбил спортивные упражнения, имел даже гантели и шпагу для фехтования. Ровесники не сладили с ним, да и старшеклассники предпочитали не связываться с сынком директора и учителя. По природной доброте и развитому чувству справедливости, мальчик охотно вступался за оскорбленных и обижаемых гимназистов, не проходил мимо, когда умаляли достоинство ребенка, не умевшего дать сдачи обидчикам. Испокон веков несносных шалопаев рождалось с избытком, иные бравировали силой, другие числом, ибо каждая мерзость и гадость склонна сплачиваться. Так что еще с малых лет Альберт наловчился в драках, мог бесстрашно противостоять нескольким противникам. На его синяки и ссадины родители постепенно научились смотреть с философским спокойствием, да и сын не давал родным повода считать себя неженкой, нуждающейся в опеке.

И этими бойцовскими качествами гимназист Арнольд приобрел негласный авторитет среди учеников младшего и среднего звена. Преподаватели и родители отлупленных мальчиком школяров часто жаловались на Альберта деду и отцу, предрекая внуку и сыну участь бурша-дуэлянта, или, страшно сказать, разбойника из драмы Шиллера. Но эти претензии и сугубые измышления отметались прочь, стоило выяснить обстоятельства поступков обвиненного отрока, мотивы поступков которого основаны на непреложных законах чести, братства и благородства. Ну, что взрослый человек противопоставит откровенности мальчишки, душой безоглядно уверенного в собственной правоте, помыслы которого чисты и бескорыстны. А и что, честно говоря, выше для праведного лютеранина, чем основополагающий принцип справедливости… Ну, конечно, Альберта бранили, отечески вразумляли, случалось, наказывали… Но он, как «стойкий оловянный солдатик» из сказки Андерсена, всегда стоял на своем, — стоял за правое дело и собственную честь.

Быть бы Альберту Арнольду в дальнейшем «звездой» гимназии Фридриха II, кумиром юнцов и покорителем девичьих сердец, но судьба оказалась немилосердна к семейству гимназических профессоров. Спустя три года гимназической учебы Альберта, скончался дед Иоганн Бертрам, а когда мальчику стукнуло двенадцать лет, умер и отец, после неудачной операции в брюшной полости. И тогда, они с матерью покинули родные места.

Да и сама гимназия в девятьсот третьем переехала в новое здание, построенное в неоготическом стиле, недалеко от особняка Арнольдов на месте заболоченной пустоши, по Meiserstrasse. Перед самым началом еще той войны Альберту удалось побывать в актовом зале новой Фридрихшуле и увидеть городскую диковину — гигантскую, в полную торцевую стену фреску Отто Хайхерта. Роспись называлась: «Встреча переселенцев из Зальцбурга с королем Фридрихом Вильгельмом I». Внизу картины начертаны знаменитые слова монарха: «Мне — новые сыновья, вам — милая родина». Кто из горожан не знал памятное событие об опустошительной чуме, свирепствовавшей в крае в начале восемнадцатого века. Фридрих I призвал переселенцев из других областей Германии. Подавлявшее число выходцев прибыло из Зальцбурга. Служитель пояснил, что в человеке с большим мешком художник изобразил самого себя. Жаль, конечно, но Альберту так и не удалось поучиться в задуманной с душой, самой примечательной из прусских гимназий.

Разумеется, фрау Кристина с сыном могла благополучно прожить в Гумбиннене на пристойную мужнюю пенсию, и недурную ренту с банковских вкладов семьи Арнольдов. Но тут вмешался дядя лесопромышленник… Густав Брандт, как некстати, внезапно разорился, и чтобы не попасть в долговую яму, под клятвенные обещания уговорил племянницу продать родовой дом Арнольдов, а также приданое и иные активы семьи, дабы вместе уехать в Россию для поправления финансовых дел. Жить мальчику с матерью предстояло в губернском городе Вильне, где у Брандта в запасе имелся деревообделочный заводик. Благо Вильна расположена под боком Восточной Пруссии, так что Альберту и фрау Арнольд было обещано, — на школьные вакации посещать родной город и подолгу гостить у родни и друзей.

Нельзя осуждать бедную вдову, поникшую от невзгод, нисколько не имевшую опыта в хозяйственных делах и лишенную дельных советчиков. Женщина бездумно подалась на посулы разоренного дядюшки, обещавшего райские кущи, и в одночасье осталась без капли средств, даже для сносного существования. Из завидной наследницы именитого в Надровии дома Арнольдов, фрау Кристина превратилась в горемычную приживалку в семье Густава Брандта.

А что же Альберт, — еще глупый мальчишка? В такие годы еще рано забивать голову меркантильной шелухой, кажется, хватит одной собственной энергии и охоты, чтобы преодолеть препоны на жизненном пути и достичь поставленной цели. Даже невероятная задача по плечу, только протяни руку, и откроются заповедные замки от славного поприща. Однако со временем человек начинает понимать тщету юношеского максимализма, не зря говорится «Благими намерениями вымощена дорога в ад»… И редко, считанные разы — кто вырвется слишком далеко за пределы той социальной ниши, изначально уготованной судьбой предков, да и незавидным семейным прошлым.

Вильна поразила Альберта неповторимым колоритом, точнее сказать, безудержной колониальной разномастицей. Обширный губернский город, не уступавший Кенигсбергу по числу жителей и значительности, превосходил тот претензией на столичную помпезность, хотя и представлял собой сплав, конгломерат средневековых трущоб, шедевров барочной архитектуры, российского купеческого ампира, европейской эклектики и новомодного модерна.

Расположенный террасами на поречной всхолмленной местности, дымчатой панорамой с силуэтами многочисленных башен костелов и церквей город походил на загадочную фата-моргану. Вдобавок, окруженная предместьями с разливанным морем частной одноэтажной застройки, из домиков во вкусах народов Восточной Европы, — многонациональная Вильна представлялась истинным Вавилоном.

Поселились Арнольды в Новом городе на Погулянке, с холмов которой