На лице Макса было такое отчаянное выражение, будто он долго-долго пытался решиться это сказать, провел внутри своей головы сложный спор, в котором сам себе доказывал, что если он будет и дальше ломаться, то «Ангелы» найдут себе другого басиста, а он останется с разбитым носом, потому что Николаус обязательно узнает про его кувыркания с Ширли… И что вроде как ему, музыканту рок-группы верхнего эшелона как-то западло переходить к каким-то там начинающим «ангелочкам». Хотя, может, к «ангелочкам» как раз и не западло, вон они какого шороху наделали на отчетнике… Выразительное лицо у Макса, можно тренироваться в чтении мыслей.

Быстрая прогулка по пустым улицам ранним утром стала для меня уже чем-то вроде медитации. И давно уже перестала вызывать протест, нытье или что-то подобное. Просто принял факт — мое почти любое утро начинается в предутреннем мраке, когда все нормальные люди еще спят. И наважно, где я провел ночь и что делал, в определенный час я покидал это место и топал работать. Пешком, если был в центре. На промерзших и дребезжащих автобусах, если утро застало меня вдали от рынка. Иногда даже на такси, но это в крайнем случае.

Вот и сегодня я поднялся, когда все еще дрыхли без задних ног, сунул ноги в ботинки, нахлобучил шапку, замотался по самые глаза шарфом и вышел на улицу.

Центральная площадь Новокиневска была пуста. Как и центральный проспект. Под ногами хрустел снег. И никого. Как будто город вымер, отсыпаясь в последнюю ночь девяносто первого года.

Бодрящий морозец быстро прогнал остатки сна. Даже пробежался слегка от переизбытка энергии. Новогоднее настроение?

Елка у дворца спорта высилась темным конусом, огоньки на ней на ночь выключали. Пустые дороги, за те полчаса, которые я шел до рынка, встретил всего-то пару человек. Уличные фонари работали через один, их включали в шесть утра. Так что ощущение было такое, что вокруг какой-то постапокалипсис. Но у меня при этом отличное настроение. Парадокс… Как будто в детство вернулся. Когда и елка какая-то ободранная, и игрушки картонные, а в душе — радость, счастье и предчувствие чуда.

«Так вот куда делись все люди!» — подумал я, когда домчал до рынка. Казалось, тут вообще никто спать не ложился, и столпотворение со вчерашнего дня еще началось. К продуктовым лавкам выстроились длиннющие очереди, стоял гвалт, народ уже о чем-то спорил и ругался. А я чувствовал себя героем того анекдота, когда мужик берет трубку, а она ему женским голосом орет: «Сережа, ты ребенка из садика забрал? Купил туалетную бумагу, гречку и спички? Помнишь, что тебе сейчас нужно на вокзал ехать, к нам моя мама на две недели приезжает⁈» А тебе так хорошо, потому что ты не Сережа, а Саша. Вот так и я. Протиснулся сквозь толпу на входе, полавировал между очередей, увернулся от грозно размахивающей сумкой бабки, которая думала, что я хочу ее место занять. И нырнул в свой одежный ряд. Тихий и малолюдный. Одни продавцы стоят, приплясывая.

— С наступающим, Володя! — Джамиля шагнула мне навстречу сразу же, как только увидела. — Сегодня короткий день будет, до одиннадцати поработаем, и можно расходиться.

— С наступающим, Джамиля, — кинвул я, раскладывая вещи на свой прилавок. — А что так? Праздник же, народу вроде должно быть много.

— Много, но не про нашу честь, — рассмеялась Джамиля. — Все за продуктами сегодня охотятся, так что нечего жопы тут морозить. В одиннадцать закрывайся, и приходи послезавтра.

— Понял-принял, — кивнул я. Сунул ноги в валенки, закутался в меховую доху. Рабочий день начался.

Кое-кого из волны посетителей рынка в одежные ряды все-таки заносило, но это были единицы. Так что мы с соседями все предновогоднее утро провели в праздном трепе. И даже бутылочку советского шампанского распили перед тем, как позакрываться.

Планы на празднование Нового года у меня были самые что ни на есть традиционные — сначала семейный праздник, салаты, закуски, шампанское, куранты, речь президента, или кто там сейчас выступает? А к часу ночи — на елку, кататься с горки, жечь бенгальские огни, а потом можно будет забуриться к кому-то в гости. Уже не в семейном кругу. Точно такие же планы были и у остальных «ангелочков». В чем-то было даже вдохновляюще, прямо-таки Новый год из детства. Тогда все праздновали похожим образом. Уходя с рынка я порадовался, что мне не нужно участвовать в оголтелых штурмах продуктовых прилавков. Предусмотрительная мама давно уже собрала все необходимое для новогоднего стола. Осталось превратить овощи в салаты, запечь вездесущие куриные ножки и накрыть на стол.

Когда я пришел домой, мои родственники уже позавтракали и увлеченно занимались очень семейным делом — лепили пельмени.

— О, ты сегодня пораньше! — радостно сказала мама, едва я переступил порог. — Мой руки и давай к нам, а то к нам гости придут, а у нас еще конь не валялся.

— Мам, зачем пельмени-то? — проныла Лариска, судя по всему, уже не в первый раз. — У нас же курица еще, кто это все жрать будет?

— Ничего не знаю, пельмени должны быть! — объявил отец. — Если сегодня до них очередь не дойдет, завтра съедим.

— А я бы и сейчас пельмешков навернул, — засучив рукава, сказал я. — Командуйте, что делать? Лепить или катать?

— Катать! — Лариса с облегчением вручила мне скалку. — А то у меня уже руки отваливаются!

— Вам четвертные оценки выставили уже? — спросил отец.

— Ну… да, — недовольно отозвалась Лариса.

— И как? — уточнил отец.

— Пятерка по физике, — Лариса уперла кулак в подбородок и посмотрела на потолок. — И по алгебре.

— А тройки? — требовательно выпытывал отец.

— Ну пап… — проныла Лариска.

— Ты давай отвечай, что кривляешься-то? — отец толкнул сеструху в плечо.

— По истории, — скривилась Лариса. — И по литре.

— Лара! — отец укоризненно покачал головой. — По истории-то ты как умудрилась трояк схватить? Это же просто говорильня!

— Да у нас историчка дура тупая, — буркнула Лариса.

— Что за выражения еще! — нахмурилась мама.

— Ну а как еще, если она дура? — сеструха насупилась. — Придумала какие-то таблицы… Ой, ну мам, пап, сегодня же Новый