Но было ведь два процесса, верно? Процесс, инициированный правительством, даже еще и не начинался. Тем не менее Меуччи и «Глоуб» пребывали в полной уверенности, что они его выиграют, и не подали апелляцию на решение проигранного суда. Роковая ошибка. Как верно замечено в песне Пабло Миланеса: «Время идет, и мы понемногу стареем». В пятницу, 18 октября 1889 года, в Клифтоне, Статен-Айленд, Антонио Меуччи умирает в возрасте восьмидесяти одного года.

И на поверхности — только пена.

В том же году наконец-то начинается суд, инициированный правительством. В 1893 году истекал срок патента Белла, и его компания выступила с предложением в связи с этим процесс закрыть, однако Уитмен от лица правительства ответил отказом, аргументируя его тем, что однозначный вердикт суда важен для страны. Когда умер Уитмен, тогдашний министр юстиции внес рекомендацию закончить тяжбу, дабы избежать дальнейших судебных издержек. Тридцатого ноября 1897 года судебный процесс правительства против компании «Американ Белл» был закрыт, и в нем не оказалось ни победителей, ни побежденных. И поскольку в этом деле никто не выиграл и не проиграл, то ни решения этого суда, ни рассмотренные в его ходе доказательства так никогда и не были опубликованы. А без документов нет истории, остается лишь пыль. И под этой пылью более чем на столетие был погребен Меуччи, пока не пришел тот день, когда новая точка бифуркации заставила историю измениться.

Каждый раз, когда я об этом думаю, мне становится грустно. А когда я думаю о нас, в сердце моем рождается дикая смесь насмешки и нежности. Нами овладела глупейшая идея, что документ, бережно хранившийся в семье Маргариты, может изменить историю и превратить 1993 год в точку бифуркации как в биографии Меуччи, так и в наших собственных судьбах. Мечты, мечты.

В тот вечер Леонардо был так взволнован статьей Марти и разговором с парнем из музея, что ему захотелось прочесть мне фрагменты своего романа. Включив музыку, он уселся на пол, а я потягивала свое сорго, сидя на его кровати. Любопытно, как рождаются ритуалы: в его доме я завела себе привычку пить лимонное сорго и слушать разных бардов: Франка Дельгадо, Сантьяго Фелиу, Херардо Альфонсо, Карлоса Варела и многих других. У меня и в мыслях не было остаться у Лео, поверь, но он начал читать, потом говорить, и наступила ночь. Не думала я и о том, что повторится ночь любви, но он оплел меня своими речами, и когда ко мне вернулось чувство реальности, наши тела уже снова были переплетены. Тебе должно показаться странным, что я, такая влюбленная, да еще на пороге свадьбы, снова упала в объятия другого мужчины, — да, твоя правда, это странно. А хуже всего то, что на следующий день у меня было назначено свидание с Анхелем, и это притом, что одно из моих жизненных правил гласит: никогда не ложиться в постель с двумя разными мужчинами в один и тот же день, если, конечно, это не происходит одновременно — однако это уже совсем другое дело. Проблема в том, что я никак не рассчитывала, что та ночь окончится именно так. Вот же дьявольщина!

Наутро, помнится, я пребывала в явном смущении и что-то на эту тему лепетала, однако Лео изобразил руками щит у себя перед лицом и торжественно пообещал, что больше и пальцем меня не тронет, если только, конечно, прибавил он, я сама не возжелаю его потрогать — тогда без ограничений. Я расхохоталась, и очень может быть, что именно в силу данного им обещания не вспоминала о нем весь рабочий день.

После работы я отправилась к Анхелю и застала его выжатым как лимон, но чрезвычайно деликатным — как и всегда, когда он проводил время с Дайани. В прошедшие выходные девица завалилась в его квартиру, рыдая в три ручья. Причиной на этот раз был не отец, с которым она практически не разговаривала, а ссора с ее новым парнем. К счастью, в воскресенье тот явился к ней с повинной головой. Анхель ушел из квартиры, намеренно оставив их наедине, а когда вернулся, Дайани, светясь от счастья, заявила, что ее жених, сын дипломатов, пообещал ей, что, как только у его родителей закончится отпуск и они вернутся в страну, где в данный момент работают, она от Анхеля съедет и будет жить у своего парня. Анхель счел новость потрясающей: представь себе, пока Дайани улаживает свои любовные дела, живя подальше от отца, у него самого появится время, чтобы найти денег на будущую аренду. Кроме того, ее идея уехать из страны на какое-то время ставится на паузу. Я была рада, что малышка решила свою проблему и благодаря своему парню временно слезет с Анхеля. Единственный минус заключается в том, что ему хотелось бы, чтобы я переехала к нему после того, как Дайани водворится в доме своего жениха, потому что, коль скоро она не желает жить с отцом, Анхелю по-прежнему придется терпеть ее у себя. Другими словами, чтобы начать жить с Анхелем, мне придется ждать, пока не уедут эти дипломаты, и молиться, чтобы девчонка не рассорилась со своим женихом. С этого самого момента Дайани стала меня несколько раздражать, но я ничего не сказала, потому что Анхель обнял меня, приговаривая, что просто умирает от желания просыпаться со мной рядом каждое утро.

— Я уже сказал сестренке, что ты выходишь за меня, — прибавил он.

— И что она сказала? — поинтересовалась я.

— «Мои поздравления», — ответил он, улыбаясь. Дайани сказала только это: «Мои поздравления».

Когда сюжет «любимая сестренка» был исчерпан, настал мой черед рассказать о том, как я провела выходные. И вот тут-то я и объявила, что хоть это может показаться ему странным, но в субботу я ужинала с Барбарой. Анхелю это и в самом деле показалось странным. Мне пришлось рассказать, что Барбара интересуется начинающими литераторами и ради этого мы пошли к гости к Эвклиду — ей приспичило познакомиться с его сыном.

— А познакомилась она с Эвклидом… — произнес Анхель, и я это подтвердила.

Скрывать это обстоятельство от него не имело никакого смысла: если не скажу я сама, то расскажет она. Анхель посмотрел на меня с выражением полной растерянности и сказал, что я ведь знаю, что итальянка охотится за документом Меуччи, но, несмотря на это, повела ее в дом к человеку, у которого хранится документ.

— Ты с ума сошла или как? — вопросил он.

И продолжил: да ведь