Шрифт:
Закладка:
Видя свой кошелек довольно наполненный деньгами, возвратился потом с радостью в трактир, и я насилу мог сыскать Виойдетту в одном покое, в котором она после меня зашла.
Я, увидевши ее, сказал ей, что я имею теперь деньги и что хочу возвратить те, которыми я был ей должен. Она при сих словах закраснелась, что с нею всегда случалось перед начатием со мною разговора, ожидала от меня благодарности, которая ей от меня и была изъявлена, и взявши от меня деньги, сказала токмо, что я был справедлив, и что она желала бы еще долгое время ждать оные, и получила бы от сего немалое удовольствие.
«Я вам и так еще должен, — сказал я ей, — поелику вы свои деньги платили за почту». После сего она начала стараться о накрытии на стол; тогда я ее оставил и вышел из той комнаты с холодным видом. Она спрашивала меня о моем повелении, однако, когда я ей ничего ни приказывал, то она продолжала свое дело. Я несколько примечал о ее поступках, но она мне казалась весьма многими трудами занявшеюся, к которым она прилагала столько же искусства, сколько проворства и живости.
Я, пришедши из той комнаты в свою, зачал рассуждать таким образом. Паж Галдерон, который раскуривал трубку табаку Соберану, хотя и имел вид почтенный, однако что касается до покою, то Соберано не имел точно такого, какой я теперь имею. Если Виойдетта не причиняет мне никакого беспокойства ниже неудовольствия, то для чего же мне ее у себя не держать, притом когда она меня точно уверила, что ежели я не захочу ее у себя иметь, то стоить будет только одного моего произволения, так для чего же мне всякой час помышлять об этом. Сии мои рассуждения были прерваны известием о готовности обеда.
По сем известии сел я за стол, а Виойдетта, одевшись в ливрею, стояла за моим стулом и примечала весьма разительно все мои тогдашние надобности. Но я не имел тогда нужды оборачиваться для примечания ее движений, ибо три зеркала, в зал поставленные, показывали мне ясно все оные. Обед окончился, и он, собравши все со стола, оставил меня одного.
Хозяин сего трактира, в котором я квартировал, приехал, будучи весьма весел. Он поздравлял меня с приумножением моей свиты, которая составляла великое мое благополучие. Он умалял ту похвалу, которая моему пажу принадлежала, то есть молодого человека, весьма прекрасного, любезного, благоразумного и приятного, которого я лучше никогда не видывал. Он у меня спрашивал, не хочу ли я ехать на карнавал? На что я немедленно согласился, но ему не сказал своего настоящего имени. Сел я с ним и поплыл на шлюпке.
По приезде моем в назначенное место, я пошел на зрелище, происходящее в малой крепости. Играл там немало и выиграл сорок цехинов. После чего возвратился очень поздно домой, ибо едва мог сыскать судно, на котором бы можно было удобно переехать.
По прибытии моем на квартиру, встретил меня мой паж внизу лестницы с возженным факелом и, оставив со мною камердинера, пошел в свое место, спросил у меня, в котором часу прикажу я ему ко мне придти. «В обыкновенное время должно ко мне придти, — ответствовал я ему, — не ведая притом, что я говорил, и не помышляя о том, что никто другой не мог бы прожить таким образом, как я.
На другой день сон меня оставил весьма поздно, и я, вставши с постели, обратил внезапно свои глаза на письмо моей матери, которое лежало на столике.
«Достойная женщина! — произнес я. — Что я могу здесь сделать! Для чего себя не предаю покровительству премудрых ее советов? Ах! Предам себя оным, предам без всякого сомнения, ибо сие только одно для меня остается средство».
И как я сии слова громко произнес, то приметили мои служители, что я уже проснулся, почему и вошли в мою спальню, в котором числе и паж мой, которого я наиболее еще рассматривал. Он имел вид совсем беспристрастный, постоянный и толь униженный, от чего он мне показался крайне опасным. Он принес ко мне разные материи и сукна, привез портного, с коим я договорившись, отпустил их от себя обоих. Уже приспело время и обедать; но я ел очень мало, да и то с великою поспешностью, желая себя скорее предать городским забавам. После того слушал я Мазоновы разные действия, делал и сам, и сим действием кончил оперу. Сверх всего забавлялся интересною игрою, доколе моя старость согласна была на сие, и в сей компании я гораздо больше выиграл, нежели в первый раз.
В таком положении духа и разума я был около десяти дней, в продолжении коих иногда приходили мне на мысль между новыми познаниями и прежние. Водили меня по знатным собраниям; и чрез сие свел я знакомство со многими знатными господами. Все бы было благополучно, если бы счастье, повсюду за мною прежде следовавшее, было непременно; но я лишился в один вечер трехсот цехинов, собранных мною в разные времена. Я сомневаюсь, чтобы кто играл, имея толь великое несчастие, каковым я тогда обременен был. В третьем часу поутру возвратился я домой с прискорбием об остальных ста цехинах. Сия моя печаль была изображена, как на моем лице, так равномерно и на моем сердце. Виойдетта мне казалась тогда не очень спокойною и ничего со мною не говорила.
На другой день я встал гораздо рано, ходил по своей комнате очень скоро и неспокойно; служили мне, приносили пищу, но я не хотел оной употреблять. Потом они перестали служить, и Виойдетта против своего обыкновения осталась у меня. Она, посмотрев на меня, испустила из очей своих слезы.
«Вы проиграли, дон Альвар, столько денег, которых может быть теперь заплатить находитесь не в состоянии». — «Ну пусть будет сие и так, как ты думаешь; но тебе нет до этого никакого дела».
«Вы мое сердце всеминутно поражаете, и все мои услуги во всякое время не за великое почитаются. Но ведайте, что я оные прекращу, если вы со мною не сделаете таких условий, какие вы скоро принуждены будете сделать при противном вам счастии. Но не прогневайтесь за то, если я сяду, поелику я в себе чувствую несколько слабости, и для сей причины не могу стоять, и имею вам предложить важные дела, ежели
