Шрифт:
Закладка:
Я промолчал, а Вадим занялся радиоприемником. Долго крутил ручки настройки, пока не набрел в эфире на чей-то разухабистый джаз.
— Штаты веселятся, — сказал он, усиливая громкость. — Новый Свет у нас поймать легче, чем Москву.
Комнату заполнили звон литавр и визгливые выкрики саксофонов.
— Люблю синкопическую музыку, — удовлетворенно изрек Вадим. — От нее кровь веселее по жилам течет.
За окном коротко взбрехнула собака, из сеней донеслась дробь каблуков. Хозяйка вернулась не одна. Пока она опрастывала на кухне авоську, ее спутница сняла пальто и бесцеремонно вошла в комнату.
— Привет мореплавателям! — сказала она, тряхнув пышными волосами.
Это была моя соседка по столу в рыбокомбинатовском общежитии. В платье из набивного шелка она выглядела еще более броской, чем прошлый раз.
— Мы, кажется, знакомы, Александр? — спросила девушка, довольная произведенным эффектом.
— Кажется, да, Светлана, — в тон ей ответил я.
Хозяйка сменила узорчатую скатерть на обеденную. Принесла пузатый графинчик спирта, накромсанный ломтями кетовый балык и тарелку красной икры — рядовое здешнее угощение.
Чтобы побороть неловкость, я набрался храбрости и залпом выпил полстакана чистого спирта.
— Ого! — воскликнула Светлана. — Вы делаете успехи, молодой человек... Я слышала, у вас были неприятности? — придвинувшись поближе, негромко спросила она.
От ее участливого тона у меня стало хорошо на душе. Приятная истома разлилась по телу, хотелось беспричинно смеяться, забыв обо всем на свете.
Вадим опять колдовал возле приемника, ища что-либо стоящее, и облюбовал какой-то чечеточный ритм.
— Пошли танцевать, Александр, — потянула меня за рукав Светлана. Она уже была хмельна. Волосы то и дело свешивались ей на лицо. Тяжело дыша, она выделывала замысловатые коленца. Я чувствовал, как под рифленой тканью платья вздрагивает ее разгоряченная грудь.
— Где ты взял такие голубые глаза? — хрипловато шептала девушка. — Они тебе не идут. Такому большому и сильному мужчине нужны коричневые, холодные и властные...
За столом хозяйка что-то рассказывала Вадиму.
— К черту замужество, Катюха! — встряла в их разговор моя партнерша. — Пусть другие стирают мужнины портки и ждут, пригорюнясь, возле окошка. А я не хочу! Во мне течет цыганская кровь...
Старый муж, грозный муж,
Режь меня, жги меня,
Я другого люблю,
Умираю, любя!
— пропела она, обнимая хозяйку за плечи.
Вадим кивком головы позвал меня выйти на улицу.
— Хороша, стерва? — заговорщицки подмигнул он мне. — Не знаю, чем ты ее приворожил, но она сама перед тобой стелется. А ведь она — местная львица, с кем попало не пойдет. Катюха мне говорила, сам директор рыбокомбината к ней клинья бил. У него жена на материке квартиру сторожит, так он здесь подчиненными пробавляется. А Светка этому хлыщу от ворот поворот дала...
Глава 21
«Впервые я оказался в море на положении почетного пассажира. Левченко отлично чувствует корабль, и вмешиваться в его действия нет надобности. Я уже подумываю о том, что вскоре, когда мы с Юрием станем соперниками в призовых стрельбах, мне придется туго...»
Шторм не унимается целую неделю. Уже отмаялись и поднялись с коек инженеры. Старинный лекарь — голод заставил их пересилить морскую болезнь. А от обеденного стола рукой подать до приборного отсека.
Стесняясь своей слабости, инженеры утыкают носы в ленты самописцев. И облегченно вздыхают — лодочные операторы не оплошали.
Днем позже конструкторы, уже как заправские мореманы, ходят по шаткой палубе и умудряются даже раскатывать на ней рулоны с чертежами. Они готовятся к самой ответственной части испытаний: плаванию на довольно большой глубине. Забортные датчики должны выдержать давление в несколько десятков атмосфер. Штамповочный молот таким усилием расплющивает чугунные болванки.
Конструктор Голубев долго уточняет с обоими командирами мельчайшие подробности опыта.
— Мы просим погружаться ступеньками по пять — десять метров, не более. На каждой промежуточной глубине задерживаться до нашей команды.
— Хорошо, — соглашается Левченко. — Только учтите, что метр-два мы всегда можем проскочить из-за разности плотности воды.
— Это не беда, — говорит Голубев. — Такие допуски приемлемы.
— У вас все готово? — спрашивает его Костров.
— Так точно, — щеголяет уставным словечком инженер.
— Ты все проверил, Юра? — тихонько обращается Костров к Левченко. Для молодого экипажа глубоководное погружение — серьезное испытание.
— Как будто бы все, — отвечает Левченко.
— Тогда командуй.
— По местам стоять, к погружению!
В отсеках с энтузиазмом принимают эту команду. Всем осточертело многодневное шараханье о переборки.
Ухает балласт в забортные цистерны, и вода смыкается над рубкой «тридцать первой». Метров до пятнадцати качка еще ощущается, но это уже не разбойная пляска на волнах. Лодка степенно, как утица, переваливается с боку на бок.
Тридцать метров глубины. Затвердела палуба, теперь можно по одной половице пройтись. Зато настороженно замолчало море, словно задумало что-то недоброе. Не всплеснет, не шелохнется за стальными бортами.
— Можно продолжать погружение! — подают голос инженеры.
— Порядок! Можно продолжать.
— Готово! Можно...
— Можно...
И вдруг:
— Стоп погружение! В приборный отсек поступает забортная вода!
— Приготовить колонки аварийного продувания! — командует Левченко.
— Спокойнее, Юра, — говорит ему Костров. — Я туда.
Множество раз приходилось Кострову заделывать условные пробоины. И как бы ни мобилизовывал он свою волю, всегда в глубине сознания оставалась мысль о том, что все это не всерьез, что нужно лишь скинуть минуту-другую с установленного норматива. Совсем по-иному работает его мозг сейчас, когда он видит завесу водяной пыли в приборном отсеке. Струи веером бьют с подволока. Такое впечатление, что пробоина где-то в верхней части корпуса. Но опытному глазу понятно: вода под большим давлением поступает из трюма и, отражаясь от подволока, создает иллюзию водопада.
— Центральный! — вызывает по трансляции Костров.— Вырвало какой-то сальник в трюме. Дробь аварийное продувание. Повреждение устраним своими силами. Испытания будем продолжать.
С шипением поступает воздух из магистрали в отсек. И водяная струя