а не его уменьшению (см. с. 27). Большое число фонем определенного языка успешно справляется со своими коммуникативными функциями, чем меньшее число фонем того же языка. «Экономия и дифференциация – взаимоисключающие друг друга понятия» (с. 27). Если бы «экономия» постоянно «наращивалась» в истории языка, то новые языки были бы экономнее старых языков. Факты, однако, опровергают подобное предположение. Неэкономное, с одной точки зрения, может показаться вполне экономным, с другой точки зрения. Лишнее «неэкономичное» с позиций одного языка обычно предстает как необходимое с позиций другого языка (см. с. 29).

Таким образом, Р.А. Будагов приходит к выводу, что ни развитие, ни функционирование языка не определяется принципом экономии. Следует, однако, заметить, что многочисленные примеры нарушения принципа экономии, которые обычно приводятся критиками, нисколько не опровергают существования самой тенденции к экономии. Отто Есперсен совершенно прав, когда он утверждает, что, например, тенденция к облегчению произношения может проявляться только в некоторых случаях и притом не во всех, поскольку имеются другие тенденции, которые эту тенденцию могут нейтрализовать[312].

А. Мартине рассматривает принцип экономии в языке не как непреложно действующий закон, не знающий никаких исключений, а только как тенденцию, прокладывающую себе путь через сопротивление со стороны других потребностей коммуникации.

Источником тенденции к экономии является человеческий организм. Принцип экономии в языке – одно из частных проявлений инстинкта самосохранения. Это – своеобразная реакция против чрезмерной затраты физиологических усилий, против всякого рода неудобств, осложняющих работу памяти, осуществление некоторых функций головного мозга, связанных с производством и восприятием речи. Отрицание роли принципа экономии в языке равносильно отрицанию всех защитных функций человеческого организма. Тенденция к экономии в языке действует, и языковед, если он осуществляет материалистический подход к явлениям языка, не может ее отрицать.

Существуют языковые явления, связанные с необходимостью совершенствования языкового механизма. Компаративисты давно заметили, что в различных языках обнаруживается тенденция к укреплению односложных слов. Эти слова не только не подчиняются или, вернее, сопротивляются закономерностям разрушения конца слова, но часто не поддаются действию различных фонетических законов.

В германских языках конечное m, так же, как в греческом, превращалось в n и затем отпадало. В односложных словах это n сохранилось, ср. готск. hvan ʽкогдаʼ, англо-сакс. hvon < quom. Конечное m, часто подвергавшееся в латинском языке выпадению, в односложных словах сохранилось, ср. формы quem ʽкогоʼ, rem ʽвещьʼ, spem ʽнадеждуʼ и т.д. Зубные смычные в германских языках в абсолютном исходе слова исчезли, но в односложных словах они сохранились, ср. готск. at ʽприʼ, др.-фриз. et, др.-в.-нем. az ʽприʼ, лат. ad. Утрата конечного гласного в односложных словах нередко компенсируется удлинением корневого гласного, ср. венг. viz (vīz) ʽводаʼ из vete > vezγ > viz > vīz, úr (ūr) ʽгосподинʼ из uru. Слова, содержащие долгие гласные, в якутском языке бывают, почти как правило, односложными. Слишком короткие слова часто мало выразительны. Слова, ставшие короткими, вследствие действия различных фонетических процессов могут легко выпасть из языка. Поэтому язык как бы принимает меры к их укреплению.

В различных языках мира наблюдается тенденция к укреплению слабо артикулируемых согласных.

В большинстве финно-угорских языков билабиальное w финно-угорского праязыка превратилось в лабиодентальное v. Характеризуя развитие сонантов в индоевропейских языках, А. Мейе отмечает, что согласные формы сонантов все более и более переходят в настоящие согласные, неспособные вокализоваться: так w (согласный ṷ) переходит в губно-зубной спирант v в романских, немецком, славянском, санскритском или в g (ǵw) (в начале слова) в бритском, армянском, новоперсидском (в некоторых случаях) и других языках[313]. В то же время наблюдаются массовые случаи утраты слабо артикулируемых согласных как менее выразительных, ср. исчезновение ṷ, w, h, i. Редуцированные гласные, произносимые с меньшим усилием, как правило, неустойчивы и подвержены исчезновению.

Если в языке наблюдается какой-то недостаток фонем, различающих слова и их формативы, то язык также стремится чем-то компенсировать этот недостаток. Так, например, в языках, обладающих ущербной вокалической или консонантной системой, преобладают длинные слова. Особенно показательным в этом отношении является финский язык, имеющий очень скудную консонантную систему. Слова в финском языке более длинные по сравнению с другими финно-угорскими языками, обладающими значительно более развитыми консонантными системами. В гавайском языке имеется всего 12 фонем, из них 5 гласных – а, е, i, о, u, 7 согласных – h, к, l, m, n, p, w. Таким образом, система гавайского консонантизма является более скудной, чем консонантная система финского языка. Длинные слова в гавайском языке встречаются довольно часто.

В языках, имеющих большое количество односложных слов, чаще всего развиваются тоны. Китаисты давно подметили зависимость в китайском языке между небольшим количеством типов слогов и развитием тонов как средство дифференциации слогов (в современном китайском языке имеется 414 разных слогов, а с участием тонов – 1324).

В языке, имеющем односложные слова, почти как правило, развито словосложение. Эта особенность является типичной для некоторых языков Юго-Восточной Азии – китайского, вьетнамского и др. Словосложение, как и тоны, используется как средство компенсации недостаточности дистинктивных возможностей языка.

В различных языках наблюдается тенденция к созданию более четких и выразительных формативов. В древнеанглийском языке было несколько суффиксов мн. числа существительных, которое выражалось суф. -as, -u, -a, -an. Позднее их вытеснил суф. -as как наиболее четкий и фонетически устойчивый по сравнению с другими окончаниями. Окончание род. п. мн. ч. -ов в древнерусском языке было достоянием сравнительно малочисленной группы так называемых основ на -u. С течением времени это окончание как более выразительное становится очень продуктивным и во многих случаях вытесняет окончание род. п. мн. ч. других основ. Оно начинает присоединяться к таким словам, которые раньше его не имели, например, волк – волков, стол – столов.

По сравнению с прошедшим временем маркированность настоящего времени обычно бывает выражена менее ярко. Очень часто настоящее время образуется путем непосредственного присоединения личных окончаний к основе глагола. Некоторые языки устраняют этот недостаток путем создания специального показателя настоящего времени. Настоящее время в венгерском языке не имеет специального показателя. Однако в ряде венгерских глаголов в настоящем времени возник показатель s (sz), например, hi-sz-ünk ʽмы веримʼ от hinni ʽверитьʼ, te-sz-ünk ʽмы делаемʼ от tenni ʽделатьʼи т.д. Недостаточная выраженность показателя настоящего времени в романских языках была причиной внедрения суффиксов, ср. рум. lucrez ʽя работаюʼ, lukrezi ʽты работаешьʼ от lucra работать.

Плеоназм средств выражения обычно устраняется. В тюркском праязыке было довольно значительное количество лативов или направительных падежей: направительный на -ra, направительный на -ča, направительный на -n и т.д. С течением времени значения этих падежей, по-видимому, очень сильно сблизились, и тюркские языки