Шрифт:
Закладка:
Почему? «Ушаков сумел стать человеком незаменимым, неприступным хранителем высших государственных тайн, стоящим как бы над людскими страстями и борьбой партий. Одновременно он был ловок и, как тогда говорили, «пронырлив», мог найти общий язык с разными людьми. Вежливый и обходительный, он обращался за советом к людям, в данный момент к тому, кто был «в силе», хотя, вероятно, сам лучше знал свое сыскное дело. Так, с А. И. Остерманом он составлял доклады для императрицы Анны по наиболее важным делам; тезки прекрасно дополняли друг друга, хотя доклады и одного Ушакова отличались особой деловитостью, краткостью и тактом. Тут нельзя не отметить, что между самодержцами (самодержицами) и руководителями политического сыска всегда возникала довольно тесная и очень своеобразная деловая и идейная связь. Из допросов и пыточных речей они узнавали страшные, неведомые как простым смертным, так и высокопоставленным особам тайны. Перед ними разворачивалось все «грязное белье» подданных и все их грязные закулисные дела. Благодаря доносам, пыточным речам государь и его главный инквизитор ведали, о чем думают и говорят в своем узком кругу люди, как они обделывают свои делишки. Там, где иные наблюдатели видели кусочек подчас неприглядной картины в жизни отдельного человека или общества в целом, им открывалось грандиозное зрелище человечества, погрязшего в грехах. И все это — благодаря особому «секретному зрению» тайной полиции. Только между государем и главным инквизитором не было тайн и «непристойные слова» не облекались, как в манифестах, в эвфемизмы. И эта определенная всей системой самодержавной власти связь накладывала особый отпечаток на отношения этих двух людей. Она делала обоих похожими на сообщников, соучастников не всегда чистого дела политики — ведь и сама политика не существует без тайн, полученных сыском с помощью пьпок, изветов и донесений агентов. Иначе невозможно объяснить, как смог Ушаков, этот верный сыскной пес императрицы Анны, сохранить при ее антиподе — императрице Елизавете — такое влияние и пользоваться так же, как при Анне, правом личного доклада у государыни, совсем не расположенной заниматься какими-либо делами вообще. Исполнительный, спокойный, толковый, Ушаков не был таким страшным палачом-монстром, как князь Ромодановский, он всегда оставался службистом, знающим свое место. Ушаков не рвался на политический Олимп, не интриговал, он умел быть для всех правителей, начиная с Петра I и кончая Елизаветой Петровной, незаменимым в своем грязном, но столь важном для самодержавия деле. В этом-то и состояла причина его политической „непотопляемости"»[308].
Все правильно, но даже те, кто интриговал, кто основательно увяз в политическом противоборстве, кто считал делом своей жизни игру в «дворцовые перевороты», те, впрочем, отличались «политической непотопляемостью»[309].
Дело в другом, Ушаков, как один из немногих, сумел мимикрировать к политической ситуации, умел лавировать между опасными «подводными» (политическими) рифами, знал, кому поклониться, кого «подмастить», кого просто столкнуть с дороги, кого, наоборот, поддержать, кого «подпереть плечом». О, Ушаков, судя по всему, был настоящим мастером своего дела[310]. Именно это его спасало не в самое лучшее для него (и всей страны) время.
И еще одно. «Как и ее предшественники, Анна Ивановна была неравнодушна к сыску. В. И. Веретенников, детально изучивший историю Тайной канцелярии 1731–1762 годов[311], пришел к обоснованному выводу, что ни с одним учреждением, „кроме Кабинета, у Анны не было таких тесных отношений, в дела никакого другого учреждения не входила сама императрица так близко, так непосредственно". Появление генерала Ушакова в личных апартаментах императрицы с докладом о делах сыска вошло в обычай с самого начала работы Тайной канцелярии. Ушаков либо докладывал государыне устно по принесенным им выпискам о делах, находящихся в производстве или законченных «исследованием», либо оставлял у нее экстракты дела. На них императрица писала свою резолюцию «Быть по сему докладу» или, в зависимости от своих пристрастий, меняла предложенный ей проект приговора: „Вместо кнута бить плетьми, а в прочем быть по вашему мнению. Анна". Да и сама императрица давала распоряжения об арестах, обысках, лично допрашивала некоторых колодников, „соизволив… спрашивать перед собой". Она порой внимательно следила за ходом расследования и интересовалась его деталями. Особенно это заметно в делах «важных», в которые были вовлечены известные люди (дело А. Л. Черкасского, княжны Юсуповой). 29 ноября 1736 года Анна Ивановна открыла и первое заседание Вышнего суда по делу князя Д. М. Голицына, а потом бывала и на других его заседаниях.
14 декабря того же года императрица (через А. П. Волынского) указывала, как допрашивать Голицына»[312].
Но Анна Иоанновна (так правильно, а не «Ивановна») лишь интересовалась ходом следствия, однако сама вряд ли посещала застенки, где велись допросы (в этом с уважаемым автором согласиться не могу, не вижу источников, на которые можно «опереться» в этом утверждении). А это присутствие на суде по делу князя Д. М. Голицына, это, скорее всего, самореклама[313].
В общем-то, российская императрица Анна Иоанновна, ее правление недооценены отечественными историками. Там было много чего, что заставило бы по-иному взглянуть на всю российскую действительность и не разрисовывать ее — историю — только одним цветом — серым[314]. Это, кстати, касается и заинтересованности Анны Иоанновны в делах политического сыска.
«Когда весной 1740 года пришел черед заниматься делом уже самого Волынского и его конфидентов, Анна сама допрашивала замешанного в деле князя А. А. Черкасского, постоянно получала от следователей отчеты, читала журналы и экстракты допросов, а 21 мая, выслушав очередной доклад, распорядилась начать пытки бывшего кабинет-министра. Это был указ о пытке любимца, доклады которого так ей нравились еще совсем недавно. Наконец, недовольная работой следователей, она сама взялась за перо и составила список вопросов для застенка, приписав, чтобы забрать „ево все письма и концепты (выписки), что каса-этца до евтова дела и не исотрал ли их в какое время"»[315].
Но это достаточно слабые доказательства того, что Анна Иоанновна была одержима (а не просто интересовалась проблемами) сыском. Быть может, и просто женский интерес, который брал вверх над человеческой натурой.
«В царствование Анны Ивановны в системе политического сыска видное место занял Кабинет министров — высший правительственный орган, созданный в 1731 году в помощь императрице. По многим,
