Увы, иногда эксперименты оказываются некорректными. В 2012 году доктор Жиль-Эрик Сералини, профессор из Университета Кан-Нормандия во Франции, опубликовал результаты исследования, подобного тому, что я только что описала. Он заявил, что крысы, которых кормят генно-инженерной кукурузой, устойчивой к гербицидам, заболевают раком чаще, чем крысы, питающиеся обычной, не генно-инженерной кукурузой. Пресса, встревоженная этими результатами, потребовала немедленного запрета на производство и продажу генно-модифицированных продуктов. Однако такое настроение прессы, вероятно, было спровоцировано самим Сералини. Обычно журналисты, прежде чем сообщать о новых результатах, наводят справки у независимых ученых. А Сералини в нарушение этих норм обеспечил журналистам доступ к своим результатам при условии, что они пообещают не делиться ими с другими учеными до его пресс-конференции. Когда грянула сенсация, многие представители научного сообщества забили тревогу и сообщили о недостоверности объявленных результатов; среди таких ученых были и те, кто ратовал за обязательную маркировку генно-модифицированных продуктов. Они указали, что Сералини взял для эксперимента линию крыс, которые за два года (именно столько продлился эксперимент) должны были заболеть раком почти неизбежно, причем животных было слишком мало, чтобы эти результаты могли считаться статистически значимыми. Сералини отказался показывать свои данные ученым и правительственным организациям, которые их потребовали, жалуясь на «крайне бесчестные нападки со стороны лобби, которое выдает себя за научное сообщество»[17].

Недавно группа ученых, финансируемая Евросоюзом, повторила исследование крыс Сералини. У многих предрасположенных к раку крыс действительно, как и ожидалось, начался рак. Но поскольку в каждой экспериментальной группе было в пять раз больше крыс, чем у Сералини, статистически строгие результаты нового исследования показали, что вероятность заболеть раком у крыс была одинаковой и не зависела от их рациона. На сегодня исследование Сералини – единственное из множества долгосрочных исследований, охвативших несколько поколений, в ходе которого обнаружились хотя бы какие-то различия между подопытными крысами и контрольной группой. Исследование Сералини подверглось осуждению научного сообщества и органов государственного регулирования по всему миру и в дальнейшем было отозвано. Тем не менее оно возымело воздействие – запустило страшилку про ГМО, которая на слуху до сих пор, несмотря на то, что исследование было полностью сфальсифицировано.

Иногда эксперименты проводились, когда было уже слишком поздно. В 1999 году, спустя более десяти лет после первых полевых испытаний Bt-хлопка, группа исследователей из Корнельского университета в Нью-Йорке направила в журнал Nature статью, где утверждалось, что разносимая ветром пыльца Bt-кукурузы угрожает выживанию бабочек-монархов – самого знаменитого вида североамериканских бабочек. Бактерии Bacillus thuringiensis в ходе эволюции научились убивать насекомых, родственных монархам, поэтому никого не должно было удивлять, что гусеницы монархов, поев листьев, покрытых пыльцой Bt-культуры, чувствовали недомогание. Тем не менее активисты движения против ГМО сочли это открытие надежным доказательством того, что генно-инженерные растения наносят вред окружающей среде. Два года спустя участники шести более масштабных полевых исследований пришли к единодушному выводу, что Bt-кукуруза на самом деле не представляет для монархов особой опасности – и не потому, что Bacillus thuringiensis не ядовиты для бабочек (они ядовиты), а потому, что экспрессия генов этих бактерий в пыльце кукурузы слишком низка, чтобы отравить гусениц, да вдобавок посевов Bt-кукурузы совсем мало. Но зато эти новые исследования показали, что одна разновидность Bt-кукурузы повышает смертность парусников аяксов – других американских бабочек. В дальнейшем эту разновидность изъяли с рынка. Если бы тесты на ядовитость проделали до одобрения этих Bt-культур, и этой ошибки, и гибели парусников аяксов, вероятно, удалось бы избежать. Однако прежде чем винить во всем генно-модифицированные растения и выступать в защиту традиционных пестицидов, вспомним, что инсектицидные спреи с Bacillus thuringiensis, которые применяются в сельском хозяйстве значительно чаще генно-инженерных Bt-культур, также ядовиты для монархов и парусников аяксов.

Поскольку эксперименты иногда бывают плохо продуманы и проведены (или их не проводят вообще), в нашем распоряжении не всегда имеются все желаемые факты, на которых можно было бы основывать свои решения. Однако что-то решать все равно нужно, и потому мы, очевидно, берем на себя некоторый риск. Насколько мы готовы рисковать – это личное дело каждого и одновременно вопрос обстоятельств. Мой младший сын годами умолял меня разрешить ему покачаться на тарзанке, которая висит на гигантском дубе неподалеку от нашего дома. Чтобы забраться на тарзанку, сыну нужно было подняться на крутую горку, вскарабкаться на деревянную доску, приколоченную на уровне плеч, а потом, спрыгнув оттуда, раскачиваться над тропой внизу. Высоко и страшно. Я понятия не имею, кто сделал эту тарзанку и насколько она прочная, так что первым моим побуждением было запретить ему качаться. Однако недавно, когда сыну исполнилось семь и стало ясно, что он мальчик спортивный и склонен к разумной осторожности (к тому же я неоднократно убеждалась, что на тарзанке качаются люди значительно крупнее и тяжелее его), я разрешила ему покачаться. И не жалею об этом (ну, почти, ибо теперь мне несколько раз в неделю приходится таскаться с ним на тарзанку), хотя и понимаю, что другой человек на основании тех же фактов принял бы другое решение. То же самое относится и к решениям по поводу новых технологий: у каждого из нас свой порог допустимого риска, и мы способны изменить мнение, когда появляется новая информация.

Порог допустимого риска зависит и от обстоятельств. Скажем, диабетик не имеет ничего против ГМО-инсулина, а онкологический больной охотно соглашается попробовать экспериментальный ГМО-препарат, но те же люди могут быть не готовы обменять традиционный сорт яблок на генно-инженерный. Другое соотношение риска и вознаграждения. Для больного потенциальное личное вознаграждение от приема ГМО-лекарства перевешивает ощущаемый риск. А когда здоровый человек выбирает яблоки для фруктового салата, он, вероятно, не настолько ценит красоту будущего блюда, чтобы это перевесило те риски, которые в его сознании связаны с употреблением в пищу генно-инженерных продуктов. Чтобы к ГМО-пище относились так же благосклонно, как к ГМО-лекарствам, индустрия пищевых биотехнологий должна убедить потребителей, что ее продукция, во-первых, безопасна, а во-вторых, обладает некими новыми качествами, по-настоящему ценными для потребителя.

Какими могут быть эти качества? Кому-то достаточно узнать, что генно-инженерные продукты способны решить проблему голода в глобальном масштабе, сделать пищу полезнее и питательнее и позволить фермерам использовать меньше химических пестицидов, – и это уже перевесит потенциальный риск, связанный в его представлениях с такими продуктами. Кому-то нужна личная выгода. Скажем, продукт значительно дешевле, поскольку почти не портится, дает более обильные урожаи и требует от фермеров меньше затрат. Вероятно, важную роль играют и эстетические качества, и вкус, и аромат. Я была бы счастлива, если бы получила возможность покупать помидоры, которые не теряют свежести неделями, и