— Молодец! Гильм, зелья. Ты, — я указал на мужика, — помоги ей сеть и дай воды.

Секунда, и в моих руках появились две небольших склянки с розоватой жидкостью.

— Видишь это? — я обратился к роженице, на что она легонько закивала измученной головой. — Это тоже зелье лечения, но необычное. Если честно, то я не знаю, как оно подействует и подействует ли вообще. Так что решать тебе.

— Совсем не знаете?

— Совсем. Но оно бесплатное, лишь скажешь мне потом что боги нашепчут.

— Вы ж вылечили мою старшенькую… кровиночку. Что ж мне… не доверять? Я вы… — новые схватки не позволили ей договорить. Она взвыла от боли.

Дождавшись, когда она прекратит кричать, я влил содержимое одной склянки в её распахнутый рот. Она чуть не поперхнулась, но смогла проглотить всё без остатка.

Не знаю, что произошло с ней в этот момент — она взревела и напряглось всем телом. Бабка тут же стала орать, что ребёнок наконец-то полез, что видна макушка, но крови слишком много.

— Святые Боги, что это? — старуха прижалась к стене и полными от страха глазами смотрела на промежность роженицы.

Не обращая внимания на неё, я потянул голову вверх и увидев, что маленькое тельце полностью вышло и теперь лежит на поверхности стола, влил в рот женщины вторую склянку. Из последних сил проглотив жидкость, её передёрнуло: глаза стали неуверенно фокусироваться, а в их глубине вновь заблестел огонёк жизни.

— Боги… Что это? — раздался голос старосты.

— Скверна! Скверна! — причитала испуганная бабка.

— Не-е-ет! Только не мой ребёнок! Не мой ребёнок! — мужик развернулся, и достав из-за печки топор, бросился к столу: — Отродье скверны!

— Куда? — когда он оказался рядом, я схватил его за руку, развернул на себя и со всей силы ударил в живот — его согнуло и он стал задыхаться. Я выхватил топор и откинул его в сторону, а мужика оттолкнул назад.

— Гильм! Гильм, сука, старое уёбище, на меня смотри! — староста, находившийся в прострации, испуганными глазами уставился на меня. — Держи этого утырка! Сука, если он встанет, я тебе голову отрублю!

— Уберите его! Уберите его от меня! — женщина яростно болтала ногами, пытаясь скинуть со стола своего ребёнка.

— Успокойся! — что есть сил я ударил кулаком по столу рядом с её ухом. От сильного удара боль разошлась по руке, но это сработало — женщина замерла.

Осталась причитающая бабка, сползшая по стене на пол. Я отвесил ей пощёчину, отчего она сразу же замолкла. Лина стояла рядом с печкой, и смотрела на меня глазами, в которых перемешался страх с желанием помочь во что бы то ни стало.

В комнате воцарилась звенящая тишина, сквозь которую был слышен ветерок, шелестящий соломой на крыше дома. Ребёнок не плакал.

— Согласно эдикту Всеобщей Церкви о детях скверны, каждый такой ребёнок должен быть доставлен живым для освидетельствования! Я повторяю тебе, сука, — я ткнул пальцем в мужика, — живым! Ты! — я повернулся к бабке: — Заставь его дышать! Оживи его!

— Нет! Я не трону это отродье!

— Слушать меня! — я что есть сил заорал, привлекая к себе внимание. — Я, магос Настрайской магической академии по имени Лик’Тулкис, являясь подтверждённым исследователем скверны от самой Всеобщей Церкви, клянусь: я заверю твой отказ соблюдать святые писания и да отлучат вас всех от света богов и да падёт проклятье на вас и весь ваш род!

— Не надо! — бабка взмолилась и стала ползти ко мне на коленях.

— Заставь его дышать, карга!

С трясущимися от страха ногами, с отвращением подняв бездыханное тельце, она стала шлёпать его по попе. Наконец я понял почему его сразу окрестили отродьем скверны: его плечи, спину и грудь покрывал маленький пушок, слипшийся в продолговатые лини, а там, где должны были быть человеческие уши, торчали два маленьких полукруглых блюдца от животного семейства с таким же слипшимся пушком.

Я медленно обвёл взглядом всех, кто был в доме. Мои слова про отлучение от церкви заставили всех начать дышать через раз. Даже Лина, которой вообще церковная благодать не грозит, и та испугалась.

— Гильм. Гильм! Отпусти его: ты ему сейчас плечи раздавишь. Смотри на меня! Быстро беги к себе и попробуй связаться с церковью и расскажи про этот случай. Спроси у них, когда они смогут принять его… мальчик или девочка?

— Всё отродье скверны, — бабка процедила сквозь зубы.

— На вопрос отвечай!

— Мальчик.

— Хватит бить его, а то одно месиво от задницы оставишь — пробуй что другое. Не криви свою рожу, делай! — я повернулся обратно к старосте: — Ты понял, что это мальчик?

— Да.

— Молодец. Расскажешь и спросишь, когда они смогут приди и засвидетельствовать ребёнка. Ну или когда к ним нужно его притащить. Ты же староста, знаешь процедуру.

— А я…

— Время не теряй! Сейчас лучше всё узнать, а там дополним. Иди, я здесь буду.

Староста сильно сомневался, но всё же вышел из дома и направился к себе, где стоял небольшой маяк для связи с администрацией города.

Бабка всё откачивала ребёнка. Хоть опыт в таком деле у меня практически отсутствует, но что-то у меня в груди подсказывает, что он родился мёртвым.

— Что боги тебе сказали? — я обратился к роженице. Она всё ещё не могла собраться с мыслями и начать мыслить адекватно. — Что тебе сказали боги, когда ты выпила моё зелье? Сколько жизни тебе восстановило?

— Жизни? Жизненных сил, да?

— Да, жизненных сил, — похоже я сам перенервничал, раз забыл, что вижу характеристики иначе. — Сколько восстановилось?

— Нисколько.

— А что они сказали тогда?

— Точно не помню — было больно. Я почти ничего не поняла. Они говорили что-то по всесильное восстановление.

— Это всё? Узнай: твои жизненные силы сейчас уменьшаются?

— Нет, — сообщила она после того, как прочла молитву богам. — Пожалуйста, господин лекарь: не губите нас!

— Ты про отлучение? Не буду. Главное — его не убивайте. Если он, конечно, дышать начнёт.

Но всё обошлось. Почти сразу как я закончил говорить мальчик стал кричать и все, кто был в комнате, облегчённо выдохнули. Бабка, женщина и её муж были теперь спокойны, что их не покарают в церкви. Но даже выбрось они ребёнка в лес — им бы всё равно ничего не было.

У меня тоже был повод для радости: к этой чёртовой змее, постоянно приходящей мне в кошмарах, не присоединится разрубленный на части младенец. Я ко многому отношусь спокойно, но такое вынести