class="v">Ведь нельзя же! — год подряд:

То тарелками пугают —

Дескать, подлые, летают;

То у вас собаки лают,

То руины — говорят!

Мы кой в чем поднаторели:

Мы тарелки бьем весь год —

Мы на них собаку съели, —

Если повар нам не врет.

А медикаментов груды —

В унитаз, кто не дурак.

Это жизнь! И вдруг — Бермуды!

Вот те раз! Нельзя же так!

Мы не сделали скандала —

Нам вождя недоставало:

Настоящих буйных мало —

Вот и нету вожаков.

Но на происки и бредни

Сети есть у нас и бредни —

Не испортят нам обедни

Злые происки врагов!

Это их худые черти

Бермутят воду во пруду,

Это все придумал Черчилль

В восемнадцатом году!

Мы про взрывы, про пожары

Сочиняли ноту ТАСС…

Тут примчались санитары —

Зафиксировали нас.

Тех, кто был особо боек.

Прикрутили к спинкам коек —

Бился в пене параноик

Как ведьмак на шабаше:

«Развяжите полотенцы,

Иноверы, изуверцы!

Нам бермуторно на сердце

И бермутно на душе!»

Сорок душ посменно воют —

Раскалились добела, —

Во как сильно беспокоют

Треугольные дела!

Все почти с ума свихнулись —

Даже кто безумен был, —

И тогда главврач Маргулис

Телевизор запретил.

Вон он, змей, в окне маячит —

За спиною штепсель прячет, —

Подал знак кому-то — значит,

Фельдшер вырвет провода.

Нам осталось уколоться —

И упасть на дно колодца,

И пропасть на дне колодца,

Как в Бермудах, навсегда.

Ну а завтра спросят дети,

Навещая нас с утра:

«Папы, что сказали эти

Кандидаты в доктора?»

Мы откроем нашим чадам

Правду — им не все равно:

«Удивительное рядом —

Но оно запрещено!»

Вон дантист-надомник Рудик —

У него приемник «грундиг», —

Он его ночами крутит —

Ловит, контра, ФРГ.

Он там был купцом по шмуткам —

И подвинулся рассудком, —

К нам попал в волненье жутком

С номерочком на ноге.

Прибежал, взволнован крайне, —

Сообщеньем нас потряс.

Будто — наш научный лайнер

В треугольнике погряз:

Сгинул, топливо истратив,

Весь распался на куски, —

Двух безумных наших братьев

Подобрали рыбаки.

Те, кто выжил в катаклизме.

Пребывают в пессимизме, —

Их вчера в стеклянной призме

К нам в больницу привезли —

И один из них, механик.

Рассказал, сбежав от нянек,

Что Бермудский многогранник —

Незакрытый пуп Земли.

«Что там было? Как ты спасся?» —

Каждый лез и приставал, —

Но механик только трясся

И чинарики стрелял.

Он то плакал, то смеялся.

То щетинился как еж, —

Он над нами издевался, —

Сумасшедший — что возьмешь!

Взвился бывший алкоголик,

Матерщинник и крамольник:

«Надо выпить треугольник!

На троих его! Даешь!»

Разошелся — так и сыпит:

«Треугольник будет выпит! —

Будь он параллелепипед.

Будь он круг, едрена вошь!»

Больно бьют по нашим душам

«Голоса» за тыщи миль, —

Зря «Америку» не глушим,

Зря не давим «Израиль»:

Всей своей враждебной сутью

Подрывают и вредят —

Кормят, поят нас бермутью

Про таинственный квадрат!

Лектора из передачи!

Те, кто так или иначе

Говорят про неудачи

И нервируют народ!

Нас берите, обреченных, —

Треугольник вас, ученых.

Превратит в умалишенных.

Ну а нас — наоборот.

Пусть — безумная идея, —

Не решайте сгоряча.

Отвечайте нам скорее

Через доку главврача!

С уваженьем… Дата. Подпись,

Отвечайте нам — а то.

Если вы не отзоветесь.

Мы напишем… в «Спортлото»!

1977

* * *

Мне судьба — до последней черты, до креста

Спорить до хрипоты (а за ней — немота).

Убеждать и доказывать с пеной у рта,

Что — не то это вовсе, не тот и не та!

Что — лабазники врут про ошибки Христа,

Что — пока еще в грунт не влежалась плита, —

Триста лет под татарами — жизнь еще та:

Маета трехсотлетняя и нищета.

Но под властью татар жил Иван Калита,

И уж был не один, кто один против ста.

<Пот> намерений добрых и бунтов тщета.

Пугачевщина, кровь и опять — нищета…

Пусть не враз, пусть сперва не поймут

ни черта,—

Повторю даже в образе злого шута, —

Но не стоит предмет, да и тема не та, —

Суета всех сует — все равно суета.

Только чашу испить — не успеть на бегу.

Даже если разлить — все равно не смогу:

Или выплеснуть в наглую рожу врагу —

Не ломаюсь, не лгу — все равно не могу!

На вертящемся гладком и скользком кругу

Равновесье держу, изгибаюсь в дугу!

Что же с чашею делать?! Разбить — не могу!

Потерплю — и достойного подстерегу:

Передам — и не надо держаться в кругу

И в кромешную тьму, и в неясную згу, —

Другу передоверивши чашу, сбегу!

Смог ли он ее выпить — узнать не смогу.

Я с сошедшими с круга пасусь на лугу,

Я о чаше невыпитой здесь ни гугу —

Никому не скажу, при себе сберегу, —

А сказать — и затопчут меня на лугу.

Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу!