как насчет на стол лошадку насыпать? – заговорил чувак с холодными глазами.

– Лошадь на стол? – засмеялся Гауте. – Не понял?

– У тебя выпить нечего? – спросил я.

– Может, где-то и нароется глоток, сам не знаю. Сходи проверь, если хочешь. – Он кивнул в сторону кухни. – Сам я покурил бы.

Он посмотрел на парня из Одды:

– Ты вроде сказал, у тебя есть с собой?

Тот кивнул и вытащил комочек гашиша в фольге и упаковку сигаретной бумаги и протянул ее Гауте. Тот нагрел гашиш, я положил табак в бумагу, вытащил самую крупную табачную крошку, поднес к ней зажигалку – я видел, как это делают другие, – отдал табак парню, тот смешал гашиш с табаком и скрутил самокрутку, облизал бумагу, заклеил и вернул всю эту красоту мне.

Мы скурили половину, я поднялся и пошел в туалет, ощущение было такое, будто мне попали бомбой в голову, мысли разлетелись, кусок в одну сторону, кусок – в другую, так я бормотал, пока отливал.

Когда я вернулся, Гауте разговаривал с Пером Рогером в полный голос, оба почти кричали, фонтан острот о евреях, каламбуров и грубых шуток. Чувак с холодными глазами куда-то делся. Парень из Одды посадил себе на колени девушку и лапал ее. Длинноволосый набивал морковную трубку табаком. Я сел на пол у стены. За столом зашел разговор о самых жестоких способах самоубийства. Гауте наклонился вперед и протянул мне косяк. Я глубоко затянулся.

– Давай сюда, – хихикнул Гауте.

Я вернул косяк ему, он сделал затяжку и долго сидел с надутыми щеками, но потом выдохнул и передал косяк дальше, Перу Рогеру.

– Ты попал в суицидальный змеюшник, – заржал он, – мы собираемся пить, пока сил хватит, а после наложим на себя руки. Такой у нас план. Пер Рогер говорит, ты тоже хочешь?

– Ага, – ответил я, – по крайней мере, на выпивку подпишусь.

– У нас можно только сразу все. – Гауте снова засмеялся. – Но действовать будем по очереди. Те, кто останется, продадут волосы и золотые зубы и продержатся еще пару дней. Ха-ха-ха!

Глядя на меня, Пер Рогер засмеялся и добавил:

следуй за змеем

скользи и вейся

куда он ползет.

– Это что? – не понял я. – «Речи Высокого»?

– Нет. Это я написал.

– Серьезно? Очень круто!

– Мы все знаем, чей это змей! – встрял Гауте. – И куда он ползет, тоже знаем! «Следуй за змеем», понял?

Пер Рогер засмеялся, но смотрел на меня серьезно, широко раскрыв глаза. Я отвел взгляд.

Парень из Одды и девушка встали и вышли – куда, смотреть мне было в лом. Я исчез, а когда снова открыл глаза, увидел пустую комнату, где остался лишь длинноволосый с морковью – он спал на полу. Я поднялся и пошел на воздух. Улицы в густой темноте лежали пустые. Я понятия не имел, сколько времени, просто шел, почти не осознавая самого себя. Мимо проехала машина, такси, я поднял руку, такси остановилось, я сел в машину, пробормотал адрес, и, когда водитель дал по газам и машина помчалась по брусчатке, я будто бы оторвался от земли, я парил над задним сиденьем, как воздушный шарик под потолком. Ох, надо мне следить за собой, здесь, в такси, летать нельзя, но ничего не получалось, сосредоточиться я не мог и всю дорогу до дома парил, точно воздушный шар. Дома я разделся, лег в кровать и заснул как убитый. Когда я проснулся, было темно. Я посмотрел на часы. Пять.

Пять вечера или пять утра?

Скорее все-таки вечера.

Я привстал и всмотрелся в окно. Двое детей играли в парке в мяч. Значит, вечер. Спустившись вниз, я принял душ, а потом, голодный как волк, зажарил все имеющиеся яйца, положил яичницу на шесть кусков хлеба и съел. За яйцами пришла очередь шоколадного молока «Несквик».

Мне словно довелось увидеть разверзшиеся ворота ада.

Потом всю ночь я работал, слушая, как в окно у меня за спиной барабанит дождь и шлепают по улице редкие хмельные прохожие. Утром, когда дом наполнился звуками, с которыми люди начинают новый день, я опять лег спать, а проснулся в час – мне приснилось, будто я умер. Такие сны повторялись все чаще, и во сне я боялся так, как никогда наяву. Обычно я откуда-нибудь падал, но бывало, что и тонул. И я будто бы совершенно отчетливо понимал, что все это на самом деле. Умираю, думал я.

Я оделся, съел несколько бутербродов и пошел к Ингве.

Позвонил, открыла девушка, одна из его соседок.

– Привет, – сказала она. – Ингве ушел. Подождешь его?

– Давай, ага, – согласился я. – А Пер Рогер дома?

– Нет. Его уже несколько дней нету. Он, похоже, запил.

Я не сказал, что прошлой ночью пил вместе с ним, заводить разговор мне вообще не хотелось.

– Дальше сам справишься? – спросила она и, когда я кивнул, скрылась у себя в комнате.

Я сел на диван, взял со стола журнал и принялся листать.

Спустя некоторое время я встал у окна и посмотрел на серое море, которое на самом деле было небом, на красные крыши и белые стены домов, бок о бок спускающихся к центру. Ингве, может, вообще до завтра не вернется.

Девушка вышла из комнаты и направилась на кухню, потом высунулась оттуда и предложила мне чаю.

– Нет, спасибо, – отказался я, – ты, кстати, не знаешь, где Ингве?

– Понятия не имею. Думаю, к Ингвиль поехал.

– Ясно, ага. Да, тогда он, возможно, надолго, – сказал я.

Самым естественным было бы уйти. Но мне не хотелось. Дам ему еще полчаса, решил я и прошел к нему в комнату. Комната в коллективном жилье – не то же самое, что обычная комната, и тем не менее, когда я зашел к нему в спальню, мне стало не по себе. Пахло там так же, как в квартире в Сулхеймсвикене, и вещи лежали те же самые, даже белый икеевский плед на кровати. Я просмотрел пластинки, подумал было включить музыку, но решил, что и так расхозяйничался, мало того что вломился в комнату к нему, так еще и его пластинки слушаю, это уж чересчур. Наверное, лучше вернуться домой. Я встал и вышел в коридор, но едва нагнулся зашнуровать кроссовки, как дверь открылась и в квартиру вошел Ингве с мокрым зонтом в одной руке и пакетом из «Мекки» в другой.

– Ты чего, уходишь? – удивился он.

– Уже не ухожу, – ответил я, – я просто думал, ты еще не скоро придешь.

Он отнес продукты на кухню, я снова уселся в гостиной.

– Я омлет хочу пожарить, – крикнул он мне, –