Наконец я набираю сообщение:

«Привет, Патрик! Вы дома? Я под вашей дверью. С печеньками».

«Заманчиво. Но сегодня я не в лучшей форме, как сказала бы Опра».

«Я упомянула, что печеньки с ШОКОЛАДНОЙ КРОШКОЙ? И что я сделала их своими руками?»

«Марни…»

«И они ГОРЯЧИЕ, ТОЛЬКО ЧТО ИЗ ДУХОВКИ».

«Марни, кто-нибудь объяснил вам, что я ужасный урод? Я изуродованный, брюзгливый интроверт, возможно даже вонючий. Это трудно понять, ведь тут только я и кот, но один из нас определенно НЕСВЕЖ».

«Патрик, кто-нибудь объяснил ВАМ, что печеньки с шоколадной крошкой преодолеют все это и много чего еще?»

«Хорошо. Я открываю дверь. Но вы предупреждены. И еще один спойлер: в виде текста я куда лучше, чем живьем. Так что скорректируйте свои ожидания соответствующим образом».

И вот он передо мной. Он худощавого телосложения, в черной толстовке с символикой баскетбольной команды «Нью-Йорк Метс» (с накинутым капюшоном, даже в квартире) и в тренировочных штанах. Капюшон частично скрывает его лицо, но я вижу голубые глаза. Несколько шрамов. Темные волосы.

— Привет, — говорю я. — Печенье, — и протягиваю тарелку.

— Привет, печенье, — говорит он. — Патрик.

Некоторое время мы стоим друг напротив друга. Наконец он изрекает:

— Похоже, вы хотите зайти, хоть я и сделал все возможное, чтобы вам расхотелось.

— Ну… — Я издаю короткий смешок. — Думаю, э-э, я и правда хочу. В смысле, если вы согласны. Ненадолго.

— Конечно. Проходите в замок. Теперь ведь вы, как я понимаю, всем этим владеете.

Прежде чем я успеваю запротестовать, что я пришла не как владелица здания, он отступает чуть ли не с поклоном, и я вхожу в облицованный плиткой коридорчик, который ведет в гостиную, где чудесно пахнет — корицей, сахаром и яблоками.

Это место выглядит скорее как компьютерная библиотека, чем как чье-то жилье. Вдоль одной стены расположен длинный стол из фанеры, на котором подмигивают три монитора с разнообразными клавиатурами и офисным креслом на колесиках. На мониторах тянутся и тянутся строки текстов. Напротив, на устилающем весь пол коричневом ковровом покрытии, стоит черный кожаный диван, в углу которого навалены книги и журналы. Там же журнальный столик. Повсюду расставлены торшеры и завораживающие необычные скульптуры.

— У вас столько замечательных произведений искусства! — как идиотка, говорю я. — И так много компьютеров!

— Ага. Я тружусь дома, поэтому мне не приходится навязывать свое общество американскому народу. Я на государственной службе, и для этого мне требуется электроника. А скульптуры из прошлой жизни.

Я оборачиваюсь и смотрю на него. Даже под капюшоном видно, что он улыбается, и — да, это кривая, ущербная улыбка на лице с изуродованным носом. Лицо Патрика выглядит изувеченным, корявым. Я чувствую, что непроизвольно делаю глубокий вдох, и Патрику, возможно, кажется, что я ахнула.

— О-о! А что у вас за работа? — спрашиваю я. Даже для меня самой голос звучит фальшиво, возможно, потому, что я беспокоюсь, не решил ли Патрик, что я шокирована его внешностью, ведь это не так. Я просто вздохнула, но как объяснить ему это, чтобы мои слова не прозвучали предельно лживо? Я безнадежно гляжу на него, надеясь, что он меня спасет.

Патрик смотрит прямо на меня, позволяя неловкости заполнить комнату. Потом он отвечает:

— На самом деле, я пугаю людей, рассказывая, какие болезни у них могут быть, исходя из имеющихся симптомов. Допустим, вы зашли на сайт и написали, что у вас болит спина, так вот я буду тем парнем, который попросит вас отметить, что еще вас беспокоит, пока в итоге не сообщит, что, вероятно, вы больны раком или у вас разрушены почки.

— На самом деле, это здорово, потому что я могу оказаться в числе ваших лучших клиентов, — говорю я. — Я частенько подрываюсь среди ночи, чтобы почитать об опухолях мозга и всяком таком.

— Спасибо, — отвечает он. — Приятно слышать, что я, возможно, помогаю вам в поисках приятного легкого чтения перед сном. — Он вздыхает, и я беспокоюсь, не утомила ли его. Правда, ситуация непростая, а мне так хочется ему понравиться! — А вы? — вежливо интересуется он. — Бликс говорила, что вы вроде бы сводня. Или сваха.

— О господи! Она что, всем сообщила, что я сводня? Потому что это совершенно не про меня.

— Ну, она сказала вот что: «Я завещаю дом Марни, и она сводня, так что, думаю, она тут будет очень счастлива». Конец цитаты.

— Ого! А она рассказала, что видела меня всего два раза в жизни? И о том, что толком со мной не знакома?

— Это ничего. — Он смотрит на меня мягким взглядом. — Я лучше многих знаю, что Бликс ходила собственными путями. Так что не стану просить у вас удостоверение профсоюза свах или что-то в этом духе.

— Просто все это сумасшествие какое-то. Я понятия не имею, почему я здесь. Мне так часто приходится объяснять людям, что на самом деле я едва знала Бликс, что я чувствую себя какой-то самозванкой, присвоившей ее дом. Мои родители в ужасе. Типа: а кто эта старая дама, и почему она не завещала дом своим родственникам? Почему выбрала меня? Кажется, они думают, будто это какое-то наказание и я должна вести себя очень-очень осторожно.

Патрик смотрит на меня с легкой полуулыбкой, во всяком случае, это выглядит как легкая полуулыбка. Сложно сказать точно, учитывая капюшон и тот факт, что его лицо не похоже на лица других людей.

— И как вы? — спрашивает он. — Ведете себя очень-очень осторожно?

— Наверняка нет, если исходить из их стандартов. Опять же, что, если она оставила мне дом, чтобы я занялась подбором пар, а потом выяснится, что у меня ни черта не выходит? Ей надо было завещать его Ноа.

— Я думаю… хотите знать мои настоящие, неотредактированные мысли?

— Что? Да, хочу. Поведайте мне свои неотредактированные мысли.

— Тогда моя первая мысль о том, что Бликс никогда не делала ничего, что ей делать не хотелось. Могу сказать, что при знакомстве вы произвели на нее огромное впечатление. Не знаю, продемонстрировали ли вы множество нужных свахе навыков, или она просто распознала в вас это, — но вы ее тронули, и на этом всё. Конец истории. Она решает, что вам нужен ее дом, и вы получаете его, и только вы, и никто другой.

— Но это так… неожиданно! Ну кто так делает?

— Так делает Бликс Холлидей. Вдобавок она не хотела, чтобы Ноа или другие родственники из Вирджинии заполучили ее дом, она не раз и не два мне об этом твердила. А вот теперь я действительно больше ничего не собираюсь говорить.

— Я тут