Адди открыла глаза в темной комнате. За окном ничего не видно, кроме сплошной белой стены. Это зрелище так поразило ее, что она вскрикнула, спрашивая себя, не исчез ли весь мир, пока она спала. Может, это ей снилось? Еще сонная, Адди тряхнула головой и поняла, что это просто туман – всепоглощающий туман, который стучался в ее окно.

С большим трудом она поднялась с кресла-качалки, подошла к окну и прижалась лицом к стеклу. Дальше чем на дюйм ничего не видно. Слегка отодвинувшись от окна, Адди с удивлением увидела в стекле отражение. Она резко повернулась – быстрее, чем следовало в ее положении, подумав, что кто-то стоит позади. Но это было всего лишь ее собственное лицо, отраженное в оконном стекле. Ничего страшного. Совсем ничего.

– Думала, будет дождь, – пробормотала Адди себе под нос и коснулась оконного стекла. Туман озадачил ее. Еще недавно казалось, что вот-вот начнется дождь. Небо вдали приняло угрожающий зеленоватый оттенок. Обычно туман в такие дни не появлялся, однако, как начала догадываться Адди, в ее новом доме в Уортоне то и дело возникала странная, нежданная погода.

Мрак быстро окутывал дом. Адди решила спуститься вниз, где в камине все еще горел огонь. Она зажгла свечи и села на диване у камина. Она нервничала, озираясь по сторонам, переводя взгляд с одного побелевшего оконного стекла на другое, и очень хотела, чтобы Джесс был дома. Почему его здесь нет? Где он?

Она погрузилась в пучину мыслей, и там, на диване перед камином, на нее нахлынули воспоминания – вся прожитая жизнь. Она вспомнила детство, проведенное в Грейт-Бэе с Джессом, Поляром и Люси. Вспомнила теплую улыбку отца и нежное прикосновение матери. Мысленно перенеслась на свою свадьбу: повсюду сияют свечи, все поют рождественские гимны. Оттуда мысли перескочили на велосипедную прогулку, а потом на поцелуй на железнодорожной станции. Пар от тепловоза поднимался вверх и окружал их точно так же, как сейчас туман окутал дом.

У нее начались приступы боли. Сначала они накатывали хаотично, а потом – волнами каждые несколько минут. Значит, ребенок вот-вот появится на свет. Она поняла, что ей нужно выйти из дома и найти доктора. Спотыкаясь, направилась к двери, открыла, но, как и ее мать в день рождения Адди, наткнулась на жутковатую белую стену. Это напугало ее. Она знала дорогу к дому доктора – всего несколько минут пешком по улице. Конечно, она сумеет найти ее даже в таком густом тумане. Безусловно. Один квартал до перекрестка, повернуть налево, миновать четыре магазинные витрины – и она у доктора. Или хотя бы встретит кого-нибудь, кто поможет ей добраться к нему.

Но квартал был совершенно пустынен. Между их домом и главной улицей не было других зданий – только заросшее травой поле по обе стороны. Когда она заверяла Джесса, что сумеет найти доктора, когда будет готова родить, то не подозревала, что ей придется делать это на ощупь.

– Нужно идти к доктору или рожать самой, – размышляла Адди вслух. Она потянулась за висевшим у двери пальто и закуталась в него. Очень долго стояла на пороге, но, как ни старалась, так и не смогла заставить себя переступить его. Слова, прозвучавшие в ее голове две недели назад, все еще звенели в ушах. Ты умрешь двадцать четвертого апреля. То есть сегодня. Исполнится ли это мрачное пророчество? Неужели она заблудится в тумане и умрет при родах? У нее не было никакого желания проверять. Она не станет выползать наружу в эту густую белую живую сущность.

Теперь приступы боли стали регулярными и такими сильными, что Адди сгибалась пополам. Она закрыла дверь, вернулась к дивану и легла. Теперь выбора нет. Дальнейшее не в ее власти. Она поняла, что ей придется рожать в полном одиночестве.

У меня все получится. Женщины делали это из поколения в поколение. Моя мать смогла. Она тоже была одна, когда я родилась. Мама, ты где?

Адди завороженно смотрела, как языки пламени танцуют и щекочут поленья. Если бы только Джесс был здесь… Он бы нашел доктора. Привел его домой. Позаботился, чтобы она рожала не одна-одинешенька. Адди слышала истории, которые женщины в Грейт-Бэе шепотом пересказывали друг другу: о детях, которые погибли при попытке появиться на свет вперед ногами, и об их несчастных матерях, которые умерли, пытаясь исторгнуть их из себя. Неужели с ней случится то же самое?

Успокойся. У меня все получится. Я сильная. Я справлюсь.

Мысленно успокаивая саму себя, Адди знала, что полностью находится во власти природы, во власти собственного тела. Она не могла задержать рождение этого ребенка. Не могла прекратить эту боль до того времени, когда рассеется туман. Не могла вызвать к себе доктора усилием воли. Ее жизнь и жизнь ребенка теперь зависели не от нее.

Боль стала такой сильной, что Адди почувствовала, как парит над собственным телом. Лежа на спине, она смотрела на живот, на ноги и руки, но как-то отстраненно, словно наблюдая со стороны. Единственное, что было реальным, – это боль: невероятно мощный болевой поток, который возникал в животе и заполнял каждую клеточку тела. Каждый дюйм ее существа пульсировал и вибрировал от боли – такой огромной, что она заполонила весь мир.

Адди почувствовала прохладу между ног. Вода, пропасть воды. Где-то глубоко внутри, из-под всей этой боли, разум Адди кричал ей: ребенок вот-вот родится, он очень близко. Но Адди не слышала. В тот момент она не могла думать, превратившись в сплошную боль. Ничего, кроме боли. Как будто Адди сама стала ребенком. Тем младенцем, который сейчас рождался, не способным думать, рассуждать или выражать свои желания, потребности и мечты. Она просто превратилась в сгусток боли, единственная цель существования которого – найти облегчение. Положить конец страданиям.

Послышалась песня – древняя, знакомая, зовущая Адди по имени, манящая к себе.

Адди собрала остатки сил, поднялась с дивана и, спотыкаясь, направилась к кухонной двери.

Облегчение. Она открыла дверь. Теплая рука, которая успокоит меня. Ласковые объятия. Облегчение. Конец боли. Я иду. Вода.

Измученная родовыми схватками, Адди не подозревала, что в этот самый момент три человека направлялись к ее дому. Один беспокоился о ней, поскольку время родов приближалось, а город накрыл туман. Другого влекло туда что-то неведомое. А третий шел убить ее.