– Петров? Ты, что ли?

– Для тебя – Андрей Григорьевич.

– Твою мать! Да ты хоть знаешь, что ты в розыске?

– Догадываюсь.

– Хана тебе. Останови машину, я сказал, стрелять буду!

– Стреляй… Только в голову. Чтобы наверняка. Потому что в ответ получишь удар ножом.

Я знал, что Радченко без оружия, можно было и поизгаляться над ним. Если бы он приперся в ресторан с ПМ-ом, Света бы мне маякнула, как договаривались.

– Чего тебе надо? Ага… Я понял! Эта стерва заодно с тобой?

– Не понимаю, о чем ты. Ехал себе мимо “Октября”, хотел подкалымить, а тут ты нарисовался. Случайность, так сказать. Счастливая.

Я остановился в глухом заброшенном дворике швейной фабрики. Остовы ее корпусов вздымались в ночное небо, будто гигантские могильные камни. Вокруг тишина. Мертвая.

– Приехали, вылезай.

Я вытащил ключ из замка зажигания и первым выбрался из машины. Радченко выходить не торопился, я резко распахнул дверь и выволок его за шкирку, как напакостившего кота.

– Отпусти меня, – взвизгнул тот и попытался зарядить мне кулаком в нос.

Я лишь слегка отклонил голову, не удостаивая противника полновесной защитой. И так сойдет. Стащил его с заднего сиденья и швырнул на землю, сдобренную щебнем и осколками бетона.

– Ты что творишь, Петров? – тот попытался встать, но получил удар ногой в грудь и снова покатился колобком.

– За избиение сотрудника тебе трындец! – задыхаясь, выкрикнул он.

– А кто сказал, что я тебя бить буду? – я методично и неторопливо засучивал рукава. – Я казнить тебя пришел.

– Чего? Э! Не дури! За убийство мента – расстрел.

– А ты сам убьешься, – хмыкнул я. – Выпрыгнешь из окна того корпуса, – я кивнул на пустующую черноту глазницы проема, – самоубийство, так сказать.

– Я не буду прыгать! – голос Радченко дрогнул, а затем выдал истеричные нотки. – Да пошел ты!

– Будешь, – я шагал на противника, а тот от меня отступал ползком, пятясь на четырех костях. – Я тебе помогу.

Капитан попытался встать, но я успел его подхватить за ворот пиджака. Ткань затрещала, он хотел вырваться, пришлось второй рукой (слава богу, почти зажила, и на адреналине уже мог ею кое-что делать) дать ему тычок под дых, чтобы немного угомонить беснующуюся тушку.

Радченко скрючился и стал сговорчивее, а я потащил его по щербатым бетонным ступенькам наверх навстречу судьбе.

– Не делай этого, – заныл вдруг недомерок. – Зачем тебе меня убивать? Ты с ума сошел?

– Из мести, – спокойно проговорил я.

– Ты из-за фарцы, что ли? Обиделся, что тогда мы на вас наехали?

– Нет… Ты сам знаешь, за что…

– Не понимаю, о чем ты!

– Врешь! – я грубо ткнул его в спину так, что тот чуть не перекопытился на ступеньках.

Вел пленника как на расстрел, а тот уже с угроз перешел на мольбы.

– Не дури, Петров! Я человек маленький, ничего не решаю. Ну прости за все, что было!

– А кто у вас решает?

– Если скажу, отпустишь меня?

– Посмотрим.

– Сафонов. Он, гад, всем заправляет.

– Это Сафонов убил Дубова?

– Чего? Какого Дубова?

– Пришли, – я крепче стиснул ворот пиджака недомерка и подтолкнул его к зеву зловещего оконного проема.

– Погоди! Дай сказать! Не убивай!

Я на него толком даже не смотрел. Вернее, смотрел, будто на стену, а не на человека живого.

– Я не люблю, когда мне врут.

– Твою мать! Да не вру я! Кто такой Дубов? Это который зампрокурора?

– А у нас в городе много Дубовых убито?

Мышцы лица с трудом сложились в ухмылку.

– Да не слежу я за убийствами. У меня другой профиль! Взятки, растрата, хищения с предприятий. Совсем не та стезя, ну. И Сафонов никого не убивал. Во всяком случае, я о таком не знаю.

– А кто тогда убивал?

– Отпусти меня, не держи над пропастью! Бляха! Страшно же!

Я ослабил хватку, отошел вглубь заброшенного зала. Под ногами зловеще хрустели осколки бетона и разбитого стекла.

Тот тоже сделал шаг – крохотный совсем. Боялся, и правильно боялся.

– Говори, сука, – прошипел я. – Все рассказывай про ваши делишки с Сафоновым. От этого сейчас зависит, жить тебе или сдохнуть…

Глава 24

Радченко обмяк и больше не пытался вырываться. Пятился подальше от страшного окна, под которым с высоты четвертого этажа видна была чернота тверди, усыпанной битым кирпичом.

– Я все скажу, – задыхался он. – Только прошу, давай подальше отойдем, – он кивнул на черноту проема. – Я высоты боюсь.

Я кивнул, и мы вышли в пустой коридор. Сюда свет почти не попадал, но глаза уже привыкли к темноте. Сверху свисали заскорузлые провода, словно мертвые лианы. Стены с годами засыпали пол развалившейся штукатуркой и обломками кирпичей. Гиблое местечко.

Я отпустил ворот пленника. Встал спиной к лестнице, чтобы тот не сбежал. Если задумает смыться, ему придется пройти сквозь меня.

Радченко трясся, как осиновый лист, казалось, вот-вот разрыдается. Совсем сдулся. Отлично… Будет сговорчивее. Даже присел на корточки и что-то бормотал, как бы готовясь к неизбежному.

Но я ошибся. Гаденыш в детстве, видно, ходил в театральный кружок. Научился корчить испуг и подавленность. В один миг капитан схватил с пола кусок бетона и с криком ринулся на меня.

Такого я не ожидал, но жизнь научила быть всегда начеку с задержанными. Особенно если тот – продажный мент. На такой случай у меня всегда припасен секретный приемчик.

Главное – обманное движение провести грамотно. Вскинуть руки в боксерскую стойку, будто собираешься атаковать кулаками. И лишь только враг будет на расстоянии вытянутой ноги – бить носком ботинка в пах.

Слишком сильно можно в удар не вкладываться, самое главное, метко попасть, а там и сам противник своей инерцией удар усилит, буквально напоровшись на ногу.

Я вскинул руки, прикрывая лицо. Вот Радченко уже в двух шагах от меня, вот уже в шаге. Р-арз! Вдарил подъемом стопы снизу вверх без всяких прелюдий, не примериваясь. Хрясь! В яблочко. Вернее, в два яблочка.

Оппонент завыл и выронил своё орудие, пробежал еще несколько метров мимо меня, пригибаясь все ниже (я пропустил его, отойдя в сторону), и завалился на щербатый пол.

Корчился и что-то шипел. Из