весёлого застолья после праведных трудов. И искреннее уважение к этому удивительному человеку и истинному труженику моря. Да и вся семья его так или иначе оказалась прочно привязана к этой буйной порой стихии: жена, его жгучая брюнетка-армянка, заведовала медпунктом на заводе, а старший брат работал директором судоремонтного завода в Находке – он позже переедет в самый морской город Владивосток и будет избран там председателем Приморского краевого Совета депутатов трудящихся. Как-то Геннадий Иванович ездил в Находку по своим заводским делам и меня прихватил с собой. Отправились мы в путь на заводском «уазике»: до Владивостока – на пароме, а дальше, через горную толчею изумительного по красоте Южного Сихотэ-Алиня – уже на машине. Дорога дальняя, а Геннадий Иванович рассказчик неутомимый, и слушать его можно было бесконечно. До сих пор в памяти моей остались только два фрагмента того своеобразного дорожного шоу и один анекдот из времён северных конвоев в годы Великой Отечественной. Эти три вещи самого настоящего устного народного творчества, наверное, потому и запали мне в душу, так как я ещё в детстве на личном опыте сумел познакомиться со свирепым нравом этого океана по имени Тихий, особенно когда он очень и очень даже не в сердцах. Геннадий Иванович в такое буйство океанской стихии за свою жизнь попадал не раз. Вот только один такой случай: дикий шторм захватил сухогруз, идущий по дуге большого круга вдоль гряды Алеутских островов из Штатов в Россию. От неимоверных перегрузок, когда волны высотой с пятиэтажный дом беспрерывно швыряют вверх и вниз стальную громадину будто щепку, вдруг лопнула… палуба! А это значит, что жить судну и его команде осталось совсем чуть-чуть: этим чудовищным водяным валам не понадобится много времени, чтобы завершить начатое дело и окончательно переломить судно пополам. Последний зыбкий шанс: аврал. И вся команда, кроме вахты на мостике и в машине, уже на израненной палубе, которая постоянно уходит из-под ног и по которой гуляют алчно шипящие пенные ошмётки разбившихся о корпус волн, сбивающих людей с ног и расшвыривающих по сторонам. Но повезло: через не могу, однако как-то сумели всё же с помощью лебёдок зафиксировать тросами начавшийся излом палубы. Благо вовремя обнаружили образовавшуюся трещину…

Другой случай – из времени Карибского кризиса в 1962 году: тот же сухогруз и с той же командой шёл на Кубу. В трюмах боевая техника и то, чем она стреляет. А в верхней части каждого трюма, в твиндеке, оборудовано на скорую руку помещение для временного проживания от порта отправки к порту выгрузки владельцев всего этого добра, одетых в военную форму советского образца. В задраенных по-походному трюмах духота неимоверная, не помогает даже корабельная вентиляция, потому что снаружи жара тропическая. И носа из задраенного твиндека высунуть не моги, чтобы хоть глоток свежего воздуха ухватить, или в туалет по нужде сбегать: строгие командиры не пущают, потому что над сухогрузом постоянно кружат любопытные звёздно-полосатые самолёты – высматривают, вынюхивают. А солдатики в обмороки падают…

Вот такая патовая ситуация. 13-летним парнишкой, когда с родителями и пятилетним братишкой мы перебирались с Камчатки на материк, мы тоже маялись целых семь суток на деревянных нарах в таком же твиндеке. И океан был всё тот же обманщик Тихий, и шторм тоже был немаленький, и тащил он наш пароход вдоль всей нашей Курильской островной гряды и японского острова Хоккайдо, пока не ушли мы от него, нырнув в Сангарский пролив. Очень было душно сидеть в таком же твиндеке, но мы хоть имели возможность выйти иногда на палубу, чтобы подышать свежим ноябрьским воздухом, перемешанным с водяной пылью. Да и туалет, к тому же, был там на палубе устроен для пассажиров у борта. И услышав этот рассказ, я невольно поёжился, представив, каково же было ребятам в тесном твиндеке, под раскалённой тропическим солнцем стальной палубой…

Ну а обещанный анекдот, услышанный в той поездке от Геннадия Ивановича, – это, честное слово, настоящий образчик удивительного юмора русских мореходов во все времена. Вот он:

«Идёт наш пароход северным конвоем по Баренцеву морю, в трюмах военные грузы из Америки, нужные фронту. А под водой немецкие подводные лодки. Капитан парохода замечает в бинокль след выпущенной торпеды, говорит спокойно боцману:

– Увернуться не успеем. Иди подготовь команду…

Боцман скатился по трапу на палубу, собрал команду, держит в руке кусок троса и говорит:

– Вот сейчас этим линьком хлестану по фальшборту, и пароход переломится пополам. Не верите?

Рр-раз! И тут же разом взрывается торпеда, ударившись в борт парохода…

Спасшиеся моряки затащили в шлюпку и боцмана с линьком в руке. Кто-то из команды тут же упрекнул его:

– Что ж ты натворил, боцман, ведь торпеда мимо прошла…»

Просто диво дивное – это творчество народное…

Ну а уделил я столько времени этому человеку всё-таки из большой благодарности к Геннадию Ивановичу, оказавшему мне однажды важную услугу, о чём он, пожалуй, даже и не догадывался никогда. Но об этом я расскажу несколько позже…

Как-то я уже упоминал выше, а сейчас повторю ещё раз, что в коллективе этого завода, в котором я оказался благодаря превратностям судьбы или, проще сказать, в результате сложившихся чисто житейских обстоятельств, для меня оказалась удивительно комфортная атмосфера. Во-первых, довольно аморфные должностные обязанности, не ограниченные по сути какими-либо рамками, кроме собственной совести и правил приличия, открывали передо мной довольно широкий простор для творчества, причём для меня иногда вообще в неведомых ранее направлениях. Ежемесячная стенгазета большого формата, чуть ли не ежедневные информационные выпуски радиостудии по 10–15 минут – всё это нисколько не мешало мне заниматься привычным уже делом и продолжать сотрудничать с газетами в доступном приближении (район, краевой центр), благо что писать было о чём, и как журналист я чувствовал себя здесь буквально будто рыба в воде. Нисколько не досаждала мне и причастность к партийным делам в качестве заместителя секретаря парткома по идеологии. Пришлось, правда, вспомнить свой былой опыт работы партгрупоргом во время учёбы в Хабаровской Высшей партийной школе, но и это дело оказалось для меня поначалу лишь дополнительным источником информации для газетных публикаций.

Во-вторых, всё это вместе взятое, по-моему, только укрепляло мой авторитет в глазах как рядовых рабочих и бригадиров, так и инженерно-технических работников завода. Может быть, именно потому, что всегда был среди людей – в цехах, в отделах, на регулярных совещаниях ведущих специалистов завода у директора, на заседаниях партийного комитета, которые иной раз приходилось проводить и мне самому лично, когда по каким-либо причинам отсутствовал штатный секретарь парткома.

Ну и в-третьих, у меня очень хорошие и вполне доверительные отношения сложились