Понадобилось еще три посещения отделения неотложной помощи, чтобы врач тоже прощупал ее образование и провел обследование. Она вспоминает, что все медики, участвовавшие в постановке ее окончательного диагноза, были цветными. В конце концов ее отправили на операцию, где хирурги попытались удалить как можно больше ткани эндометрия с яичников, кишечника и мочевого пузыря. В свои 40 лет Джайприт смирилась с тем, что детей у нее может и не быть. Ее расстраивает только то, что, если бы врачи серьезно отнеслись к ее боли раньше (когда у нее были болезненные месячные, когда она теряла сознание в ванной), еще можно было бы что-то исправить.

Наконец, ассоциирование эндометриоза только с теми, кто выглядит стереотипно женственными, означает, что многим представителям ЛГБТ, особенно трансмужчинам, женщинам маскулинного типа и небинарным людям[538], еще труднее заставить врачей распознать и начать лечить их заболевание. Пациенты с разными гендерными идентичностями сообщают, что врачам часто не хватает знаний о том, как гормональная терапия или другие методы лечения влияют на это заболевание в каждом индивидуальном организме[539]. «Многие клиницисты не могут отделить гендер от анатомии, когда речь идет об оказании помощи»[540], – сказала в интервью VICE в 2020 году доктор Фрэнсис Гримстад, гинеколог Бостонской детской больницы. Хуже того, врачи часто не уважают гендерную принадлежность, и пациенты ощущают дискомфорт, когда делятся наболевшим.

Так случилось с Кори Смит, 28-летним мужчиной-трансгендером из Рочестера, штат Нью-Йорк, которому диагностировали эндометриоз. Первые месячные тогда еще девушки, в 13 лет, были мучительными. Полгода спустя Кори направили в отделение неотложной помощи из-за разрыва кисты яичника. В 17 лет поставили диагноз «эндометриоз» и провели несколько операций по удалению эндометрия. В то время перед Кори встала задача определиться со своей гендерной принадлежностью, поскольку с ранних лет он был уверен, что он мальчик[541]. В возрасте 12 или 13 лет он увидел слово «трансгендер» на обложке журнала People и понял, что это его случай. Однако он откладывал операцию по смене пола, поскольку постоянно возникали проблемы со здоровьем. Когда ему было 22 года, он начал принимать тестостерон и перенес операцию по удалению тканей молочных желез. Зная, что когда-нибудь захочет иметь биологических детей, он заморозил свои яйцеклетки и удалил яичники и матку из-за осложнений, вызванных его болезнью[542].

Несмотря на пониженный уровень эстрогена и отсутствие женских репродуктивных органов, болезнь вернулась. Врачи были сбиты с толку. «Когда я был девушкой, они думали, что у меня подростковый гормональный всплеск и мне хочется привлечь внимание[543], – сказал Кори в видеоинтервью NowThis News в 2018 году. – Независимо от того, как они трактовали мою жизнь, они меня игнорировали». Его опыт аналогичен опыту тысяч женщин, которым предписали гистерэктомию, но которые продолжают страдать. Через шесть лет после смены пола Кори по-прежнему бывает в гинекологическом кабинете чаще большинства женщин. «Я лучше многих знаю и понимаю проблемы, с которыми сталкиваются женщины в медицинской системе, – говорит он. – Эндометриоз глубоко связан с тем, кто я и через что прошел. По сути, это история моей жизни. Я не ухожу от него, а как будто иду к нему».

По словам Кори, после интервью NowThis News он получил сотни писем и сообщений от других страдающих эндометриозом. Этот опыт навел его на мысль, что количество трансгендерных и небинарных людей с эндометриозом, вероятно, выше, чем утверждает официальная статистика, и их заставляют молчать барьеры, связанные со стигматизацией «женской болезни» и непризнанием себя женщиной. Продолжая говорить об эндометриозе как о «женской болезни», мы затуманиваем реальную картину и упускаем из виду трансгендерных и небинарных людей. «Рак груди бывает и у мужчин, – говорит Кори. – Я не считаю, что его следует ассоциировать с каким-то одним полом».

Я пришла к выводу, что с анатомической точки зрения все, что есть у мужчины, имеется и у женщины; а все, что есть у женщины, присутствует и у мужчины.

Доктор Марси Бауэрс

Глава 8. Красота. Неовлагалище[544]

Доктор Марси Бауэрс стояла на краю бездны.

– Такое влагалище нам не нужно[545], – сказала она, и в зале без окон, где собралось около тридцати участников конференции, прокатился смешок. – Мне казалось, что это пещера.

На экране за ней посреди пустыни высилась красная скала с прорезанной круглой дырой, сквозь которую виднелось небо. Такого результата, по ее словам, можно было ожидать, если вы собирались оперативным путем изменить свой пол с мужского на женский у американского хирурга в 1960-х или 1970-х. На тот момент удовольствие, чувствительность или эстетически приятный внешний вид не были приоритетом.

– Если вы могли проделать дыру, этого было достаточно, – резюмировала Бауэрс.

Она сомкнула руки перед собой.

– Многие пациенты после операции выглядели неплохо, пока ноги сомкнуты, но когда они их раздвигали, видок был примерно такой. – Она развела руки в стороны и указала на дыру в скале. – Иногда даже слышалось эхо!

Следующие несколько слайдов – фотографии ее собственных пациентов после операции по превращению мужчины в женщину. Сначала влагалище и вульва сразу после операции. Затем крупный план того же пациента после полного выздоровления. Щелчок – еще одно влагалище. Гениталии на экране были практически неотличимы от натуральных, если не считать двух бледно-лиловых шрамов вдоль больших половых губ. Под пучком лобковых волос отчетливо выделялись оба комплекта половых губ и розовый клитор с капюшоном.

– Вот еще хороший пример: минимальные шрамы, симметрия, малые половые губы, – сказала Бауэрс. – Очень круто. Удивительно, что мы умеем так делать.

Разница оказалась очевидной: дыры было уже недостаточно.

Дело было в 2007 году, Бауэрс выступала на конференции в аризонском Тусоне, организованной Международным фондом гендерного образования с целью рассказать о прошлом и будущем хирургии по подтверждению гендера или, как она тогда это называла, операции по смене гениталий.

– Думаю, это самое подходящее название, – сказала она. Светлые волосы до плеч ниспадали каскадом на оправу ее очков. – Мы не меняем пол, и гендер у нас есть уже с трех-четырех лет. Мы просто обеспечиваем его соответствующими гениталиями[546].

Зал взорвался аплодисментами.

В 2003 году, когда Бауэрс начала делать такие операции, ее поразило то, что у мужчин и женщин одинаковые внешние органы, просто они устроены немного по-разному. «Факт, что мы деконструируем, а затем реконструируем гениталии, говорит о том, что мужские и женские тела на самом деле одинаковы, – утверждает она. – Это континуум»[547]. После десяти с лишним лет работы в акушерстве и гинекологии она хорошо знает, что гениталии формируются из одних и тех же структур, одних и тех же тканей. Вот