— Я из Сибири. У нас и женщины с рогатиной на медведя, на конях по-мужски, так что норм. Я впереди, как рукопашник, двое магов позади, а лекарь лечит всех убогих сзаду. И, понятно, бережет вас, вы в самом деле красивая. Я бы вас тоже берег. Ну, если бы вдруг стал богом.

Она сказала с вызовом:

— Командир должен быть впереди…

— Мы что, древние греки? У татар командир всегда позади.

— А вы татарин?

— А кто из нас не татарин? — спросил я. — Поскреби русского — обнаружишь. А то и, тьфу-тьфу! — хазарина, что Киев строили.

— Я не татарка, — заявила она гневно. — Мое предки Лютецию строили!

— Ту, которая потом стала Парижем?

— Именно! Съели?

— Если командир боец ближнего боя, — уточнил я, — то пусть впереди. У рукопашников защита покрепче, а что у мага? Как и у лучника, хороши на дистанции, а в ближнем вас любой вынесет щелчком.

Она некоторое время смотрела испытующе, медленно наклонила голову.

— Неожиданно… но теперь верю, что получится. Только вам, баронет, нужно ещё поупражняться. Вы умелый боец, у нас девочки о вас судачат, но придется убивать… пусть зверей, но я хочу быть уверена, что при виде крови не упадете в обморок.

— А вы? — спросил я в лоб.

Она гордо посмотрела мне в глаза.

— Две недели посещала бойню. Там всё залито кровью, даже мясники и работники.

— И как?

— В обморок не грохнусь.

— И ещё, — сказал я. — Мне вот идтить не в чем. Я человек простой, простодушный, а туда в доспехе и с мечом, а то как же?..

Она смерила меня расчетливым взглядом, нахмурилась. Я оставался спокойным, помалкивал, наконец сказала со вздохом:

— По крайней мере, вы один такой… Надеюсь, один.

Я улыбнулся.

— У вас точно всё есть, вон какая злая. Да и друзья богатенькие буратины, да?

Она с подозрением сощурилась.

— Что за буратины?

— Это латынь, — сказал я небрежно. — У Гомера всё буратины. Так как?

Она сказала через губу:

— Ладно, вас оденут. Будете должны.

— Не пойдет, — сказал я. — За что страдать под вашим гнусным игом?

Она на миг запнулась, посмотрела на меня исподлобья.

— Вообще-то не я буду лидером группы. Нас собирает и снаряжает княжна Глориана.

Я поморщился.

— Бр-р-р… А вы тогда кто?

Она ответила гордо:

— Я её правая рука. Она руководит кружком «За женские права». И нам нужно заявить о себе.

Я едва не отступил на шаг, та надменная морда ледяной королевы очень не нравится. Хотя если возьмёт на себя экипировку, то почему не сходить разок в составе её группы?

— Ладно, — произнес я сухо. — Располагайте мной. Но с вас меч и прочее, что нужно для бойца. Когда планируете?

— В выходные. Через три дня. У мужчин обычно девичья память, запишите себе.

Глава 2

Горчаков у входа в общежитие занял стратегически выгодное положение, отсюда видно было нас с Иолантой, а как только я вернулся, в нетерпении шагнул навстречу.

Его крупное породистое и такое холеное лицо просто полыхает интересом.

— Ну что?

— А ничо, — ответил я равнодушно. — Видишь, не била и даже не покусала. А царапины что, заживут.

Он запнулся, посмотрел с укором.

— И всё-таки, — проговорил он с расстановкой, — я был прав.

— В чём?

— В тебе что-то есть, — заявил он. — Ты хоть понял, кто с тобой изволил общаться?

Я сдвинул плечами.

— Иоланта Анжуйская. Похоже, француженка. Да она и сама так сказала…

Он охнул.

— Так ты не знал? Она дочь короля Рене!.. Властелина Бургундии!.. Она принцесса!

— Ого, — сказал я. — А мне сказала, графиня.

Он смотрел ошалело, потом рассмеялся.

— У неё много титулов. Графиня Прованса, баронесса Ильжа… Но ты в самом деле… сибирский барон из самого тёмного…

Я уточнил:

— Баронет.

— Что? — не понял он.

— Баронет, говорю, — пояснил я. — Это что-то вроде недобарона. Мелкий такой, плюгавенький. Потому не барон, а только баронет.

Он усмехнулся.

— Ладно-ладно, не злись. Не хочешь рассказывать, не рассказывай. Но помни, если что нужно, обращайся. И, да, кстати… на послезавтра ничего не планируй, мы идем на прием к графине Одиллии Кржижановской.

Я дернулся, спросил в изумлении:

— С какого перепугу? В смысле, я тут при чём? Ты понятно…

Он рассматривал меня с насмешкой.

— Ты в Петербурге никого не знаешь, нужно помаленьку заводить знакомства. Но это на втором плане.

— А что на первом?

Он оглядел меня с головы до ног.

— Тебе нужно обтесываться. Приобретать форму… приемлемую для общества. Если ты один и не приемлешь покровительства, к тебе более строгие требования.

Я вздохнул.

— А на хрена?

— А вот чтоб не ронять такие словечки, — ответил он серьёзно, — не вести себя, как в лесу медведь на зимовке. Ты смотришься не совсем адекватно.

Я оглядел себя.

— Что не так?.. Вроде и штаны на мне, и пинджак с кармана́ми…

Он поморщился.

— Брюки, а не штаны! Ты нарочно?.. Неадекватность в том, что иногда ты совсем дикий лапоть, а потом сразу ясновельможный принц на такой высоте, что даже не обращает внимания на свой статус. А в обществе нужна определенность во всём и во всех, понял? Общество — та же армия, у всех свои знаки различия, и каждый знает своё место, как в танце.

Я сдвинул плечами.

— Мне пока рано в общество.

Он довольно улыбнулся.

— Проговорился! Всё-таки собираешься? На своих условиях? Не отпирайся, ты не один такой. Но начинать надо уже сейчас. Сперва появишься в салоне графини Одиллии…

Я наморщил лоб.

— Что-то имя знакомое… И что там делать? Кормят хорошо?

Он с великим укором в глазах покачал головой.

— Это прием, Вадбольский!.. Не столовая, даже не ресторан. Там общаются!.. И, конечно, завязывают связи, укрепляют их, устанавливают полезные знакомства. Мамаши туда выводят дочек на выданье…

— Ага, всё-таки базар?

— Есть и от базара, — ответил он покладисто. — У тебя смокинг хорош?..

— А чё это?

Он закатил глаза в благородном негодовании.

— Вадбольский!..

— А в этом пинджаке низзя?

— Вадбольский, — повторил он с терпением христианского миссионера, что пытается растолковать дикому туземцу тайны Священного Писания. — В светлом неприлично выходить даже на улицу после шести часов вечера! Тебе нужен настоящего чёрного цвета, а не это убожество, что и не поймешь… И не пинджак, как ты говоришь, а вечерний костюм. Ладно, пришлю портного. Назови адрес!

Я отмахнулся с небрежностью римского консула.

— Не парься. Заскочу в галантерейный, куплю штаны и пинджак, только и делов!

Он посмотрел на меня с великим презрением.

— Ни один аристократ… ни один!.. не опустится до такого позора, чтобы покупать