— Ладно, а теперь давай возвращаться к берегу, а то далеко уплыли, ещё решат, что мы хотим удрать в Турцию.

— Жень, погоди. Ответь мне только на один вопрос.

Настроенная на шутливый тон, Женя поморщилась, слишком серьезно прозвучал голос Палия. Неужели он все-таки сомневается, что это не она убила Сашку? А ей казалось…

— Давай! — она резко обернулась, бултыхнув ногой.

— Скажи, сейчас, если Марк решит вернуться, ты его простишь?

— Знаешь, — подумав, ответила Женя, — не прощу. Вернее, простить могу, но жить вместе — нет. Даже ради Сеньки. Марк мне стал… неприятен, и ничего тут не поделать.

— Понятно, — Палий резко взмахнул руками и поплыл к берегу.

— А ну, стой! — ринулась за ним Женя. — Ты почему такие вопросы мне задаешь?

— Потому что переживаю за тебя, дурочку! — бросил через плечо Палий, прибавляя скорость.

Он первым доплыл до пирса и вскарабкался по лесенке. Женя могла бы его догнать и даже обогнать, но зачем? Мужчина должен постоянно получать подтверждения своего физического превосходства, и щелчки по самолюбию тут совершенно ни к чему. Куда приятнее, когда тебе потом помогут взобраться по ступеням, протягивая руку, словно ты бессильное анемичное существо и сама бы никогда не осилила подъем на метровую высоту. И, если честно, разве не умиляют такие трогательные условности?

Прыгая на одной ноге, чтобы вытрясти из ушей воду, Женя заметила на дне рядом с пирсом те же ракушки, что и в прошлый раз. Но лезть обратно не хотелось. Ладно, потом — море, вроде бы, штормить не собирается, а раз их не унесло прошедшими отливами, то никуда не денутся.

Нужно было возвращаться в дом и чем-то там заниматься, разговаривать, ужинать. Ничего этого не хотелось. И мысли были какими-то путанными, метались, словно в загоне, из которого не было выхода. Лучше всего было бы вообще не думать, но как этого добиться?

Вечер надвинулся стремительно, словно бесконечно тянувшийся день устал, наконец, и решил, что пора бы и честь знать. За ужином все были непривычно молчаливыми и какими-то потухшими. Молча ели, пили терпкое красное вино, почти не разговаривали. Инга отчего-то дулась на Ольгу. Глаза её были красные, словно она недавно плакала. Митя попытался рассказать что-то веселое, но реакция была такая вялая, что он умолк и принялся складывать из салфеток полотняных журавликов. Майор был грустен и даже тосклив. Женя решила, что он получил нагоняй от начальства.

Алина выглядела словно тень, и за все время, проведенное за столом, не проронила ни слова.

Черт возьми, и это их веселая компания, которая знавала всякие времена, но никогда не унывала. Никогда. Даже в ту весну, когда они ревмя ревели после похорон Кристины, не было такой гнетущей атмосферы. А сейчас они словно навсегда расставались друг с другом, думая только об одном — кому будет хуже всех? И только один из них знал, кому.

От такой обстановки хотелось поскорее сбежать. Женя вышла на террасу, закурила и решила забрести куда-нибудь подальше. Она теперь знала, насколько разнится парк справа и слева от дома. Слева — заросший могучими старыми деревьями, кустарником и лианами. А справа — изысканно-восточный, ухоженный и просторный. Конечно же, она полезла в заросли, в аллею с облупленными скамеечками и гнущимися под тяжестью дикого винограда и плюща беседками. Огонек сигареты привлекал наивных светлячков, и они проносились почти у Жениного носа, заставляя её вздрагивать.

Хорошо, что она улизнула одна. Митя, наверное, отправился на пирс караулить свою пловчиху-писательницу. Женя обещала, что тоже придет. Хотя, собственно, зачем? Но раз обещала… Только немного погодя. Послоняется тут, пытаясь понять, что с нею творится. Нужно не раскисать, разложить мысли по полочкам, как она всегда привыкла делать: ничего не забыть, все обдумать, знать, как поступить и что будет в результате. А может, она все это время зря так делала? Однажды Марк обронил фразу: «Ты не женщина, ты органайзер!» Это в том смысле, что у неё все всегда было распланировано и расписано по дням и часам, осталось только расставить галочки «выполнено». Она забывала о том, что нужно быть женственной, взбалмошной, непредсказуемой, вот ему и захотелось… Господи, о чем это она? Опять о Марке? Женя помотала головой. Ну точно — словно вычеркнула из списка… Ужас.

Она растоптала остаток сигареты и решила не злиться на себя. Ну что поделаешь, если она такая? Что бы было, если бы она жила, как Марк — только сегодняшним днем? Ничего хорошего. Опять Марк?! Если уж ты вычеркиваешь, дорогая, то делай это старательно. Иначе можно подумать, что Митька не зря задавал ей тот вопрос. Наверное, у него тоже было такое, когда все мысли сводились только к одному — вычеркнуть.

Митька. Слишком много он стал значить для неё в последние дни. И зачем только она придумала эту дурацкую мистификацию со сланцами? Хотя и до этого умудрилась выплакаться ему в жилетку. Не могла, что ли, привлечь для этой цели Ольгу или Динку! Динуська была бы в самый раз — утешила бы, посочувствовала, надавала бы кучу советов по восстановлению семейного союза. Но подвернулся умный, красивый, разведенный Митя, и пожалел её. А Женя очень не любила, когда её жалели. Или любила, просто не знала об этом? Или знала, но делала вид, что не любит? И вообще, при чем тут Митя, если нужно думать о том, чем всё это безобразие с убийством может закончиться. Вот они с ним вдвоем и думают. Пинкетоны.

Женя зачем-то свернула на тропинку, ведущую к гаражам, прошла мимо ограды, свернула к дому и по лестнице спустилась к пляжу. Запоздало подумала, что лучше бы выйти через японский садик — так меньше шансов встретить кого-нибудь. Но и тут было пустынно.

Палий ждал её на пирсе, его силуэт был хорошо заметен даже в темноте. Женя подошла и уселась рядом, так же, как он, свесив ноги к воде.

— Поразительно, правда? Словно летишь на космическом корабле.

— Я совершенно не против действительно улететь, — вздохнула Женя. — У меня гадкие предчувствия. У тебя тоже?

— У меня тоже. Все, словно улитки, прячутся в свои домики, все ждут. А этот милиционер, как паук, караулит, у кого раньше всех сдадут нервы.

— Он не из милиции, а из прокуратуры, — машинально поправила Женя.

— Да какая разница? Я никогда не видел, чтобы следствие вели такими странными способами. Притащил этого типа с охраной, тот нам исповедался, ему вручили ценную улику в награду. Так разве делают?

— Я