— Нет.

— Аквисгранум, римский город на территории Германии…

Это я знаю, еще эхо подсказывало, только не понимаю, к чему.

— Сейчас город называется Ахен, и был одно время столицей Священной Римской Империи, а до этого королевства франков, созданного Карлом Великим. Он же Карл Магн, он же Шарлемань…

Надо же, я и не знал, что Шарлемань — это просто Карл Великий на французский манер. Но слово очень уж знакомое, не могу вспомнить, откуда его слышал. Видимо, если бы вспомнил, сразу бы понял, что мне пытается сказать Димарко.

— Эмблема легиона знаешь, что означает?

— Французское что-то, лилия, петух, — вспомнил я черный щит над воротами лагеря.

Про петуха, кстати, без насмешки — во французской геральдике петух занимает почетное место.

— Это не петух, а римско-германский орел. Этот герб — эмблема дивизии СС «Шарлемань», в которой воевали в большинстве французские добровольцы.

— Воу…

Вот теперь мне стало абсолютно понятно, о какой именно помойке вел речь Гус прежде чем убить меня, Юргена и своего безымянного товарища. Димарко между тем объяснял про Ахен:

— Легион сформирован из перегринов соседнего монолита «Мец», изначально это город во Франции. Но попал он сюда из сорок четвертого года, когда являлся частью Германии, и там собирали лагерем добровольцев для вермахта. Изначально они составляли костяк легиона, это еще пару сотен лет назад было. Оригинальные перегрины в том монолите уже кончились, там теперь только туманные твари, но легион традиции сохранил. Нормальные люди туда не идут, я про обычных немцев сейчас тоже, там сейчас интернациональный сброд.

— Откуда информация?

— Питер. Познакомился с одной девочкой-рабыней, которые нам еду готовят, она ему рассказала.

— Они же не але ни на русском, ни на английском…

— А он в Таиланде оказывается десять лет прожил, нашел как-то общий язык.

— Ясно.

— Так вот, я к чему. Ко мне ночью подходило четверо парней, но разговоры о побеге сейчас идут уже без особого контроля. Еще и казнь эта, парни впечатлены. Сам понимаешь, есть вариант, что совсем скоро сюда приедет местная контрразведка, кто-нибудь повиснет на столбах для поддержания общего тонуса, а рабыни у нас будут новые.

— Предлагаешь сегодня ночью уходить? — понял я наконец причину волнения Димарко.

— Ты видел, что черные, которая вчера вечером вместе с Кольтом примчали, утром не менялись? Те, кто были на дежурстве вчера свалили, а эти похоже на сутки остались. Если сменятся сегодня вечером, значит завтра утром кухня опять приедет только с конвойными, и у нас появляется окно возможности. Чтобы свалить, убить нужно будет всего восемь черных, а не два раза по восемь.

Я уточнять даже не стал — и так понятно, что намерением побега подразумевает и возможность освобождение рабынь.

— Тогда, если вечером черные меняются, делаем все сегодня ночью?

— Да.

— Есть у тебя план?

— В данный момент у всех кроме тебя нет ничего, кроме горячего желания.

— Почему у всех кроме меня?

— Потому что у тебя еще ствол есть.

Да и действительно, как-то и забыл совсем.

Но у меня не только пистолет есть, а чужие знания и умения. Вот теперь меня ощутимо заколотило мелкой дрожью. Сегодня ночью точно придется убивать и что из всего этого получится, совершенно непонятно.

Глава 18

Очень странно, когда ночь отличается ото дня только временем на часах. Я коротко сталкивался с таким в Мурманске, в полярный день — но тогда было проще, потому что в любой момент была возможность узнать точное время. Здесь же отсутствие столь элементарной казалось бы возможности ощущалось даже острее, чем потеря смартфона с интернетом.

Выждав примерно полчаса после сигнала отбоя, время тянулось ну очень медленно, Марина — в растрепанном виде и в растрепанных чувствах, побежала в штабной кунг-прицеп к Гельмуту.

Прямо сейчас она должна была взволнованно рассказывать центуриону о том, что я впал в беспамятство и говорю очень странные вещи на латинском, которого знать не должен.

Волнение Марине играть совершенно не приходилось — мы здесь все в таком состоянии. Если Гельмут Марине не поверит, если в таком случае ему сразу нужно патриция вызвать, если, если, если… Если не получится, то нам конец. Но нет, вроде получилось — заметил я, что к нашему прицепу быстрым шагом приближаются Марина вместе с центурионом. Тут же аккуратно ушел от окна и встал слева от двери, сжимая вдруг вспотевшей ладонью пистолет.

Дверь кунга распахнулась, закрывая меня от Гельмута, который уверенно шагнул внутрь прицепа научной группы. Реагируя на звук, лежащий под одеялом на койке Виталя тут же болезненно застонал и выдал забористую порцию тарабарщины. Центурион прошел вперед, собираясь стянуть одеяло вниз, а я в этот момент — сделав длинный шаг, оказался у него за спиной и вбил рукоять пистолета ему в затылок.

Вырубить, но не убить — стояла задача. Бил я, правда, безо всякого внутреннего сдерживания — потому что, если не получится центуриона вырубить, у нас у всех могут сразу начаться проблемы. Все получилось: Гельмут рухнул на пол как подкошенный, я присел рядом. Пульс нащупать не смог — черт его знает, где его щупать, но вроде дышит.

— Easy peasy, — пробормотал я, на кураже волнения озвучив фразу «легче легкого» аж на английском.

Виталя, уже выздоровевший и выскочивший из-под одеяла, суетился рядом. Мы быстро соорудили для Гельмута кляп из обрывков ткани, потом раздели. И когда торопливо избавили Гельмута от формы и экипировки, крепко связали.

Пеленали центуриона шнуром по типу паракорда, пару кусков которого неизвестно где прибарахлил Димарко. Веревкой связывать оказалось крайне неудобно, а скотча здесь никто не видел — из Княжева не завезли, а местного у них похоже и нет. Не знаю, как местная цивилизация существует без скотча, но вот вроде как-то справляются. Даже космос покорили — как обычно в состоянии предельного волнения в голову мне лезла всякая дурь.

Виталя все это время, пока мы связывали центуриона, то и дело злорадно усмехался — не забыл, как тот показательно его унизил в первый день. И когда Гельмут очнулся, Виталя не скрывая удовлетворения похлопал его по щеке.

— Рад меня видеть, уродец?

— Виталь, давай без нежностей.

— Понял-принял, командир. Все будет как доктор прописал — ректальные свечи, железные игрушки…

— Виталя!

— Молчу-молчу.

Центуриона я оставлял под присмотром суетолога, а сам уже переодевался, облачаясь в одежду