Этот чумной карантин снова, в который уже раз, показал необходимость введения полноценной письменности. Практически невозможно управлять чем-то крупным, не имея возможности отдать письменный приказ или инструкцию. Пиктографическое письмо, введенное полтораста лет назад, имело лишь ограниченную ценность — можно было вести учет хранимых продуктов или войска, а вот отправлять сообщения, приказы, получать отчеты или донесения было невозможно. это крайне ограничивало мои возможности по управлению. В итоге всю эту сессию мы занимались воссозданием письменности.

Конечно, я знал алфавит и основные грамматические правила интерэсперанто. Но вот втолковать их жрецам было непросто. Впрочем, усиленный труд пошел на пользу. Также, знакомство с пиктографическим письмом и его применение в течении уже более 100 лет тоже сыграло свою роль.

Помня о прошлых трудностях, я сделал им алфавит — выписал буквы по порядку, напротив каждой нарисовал ту картинку, которой они соответствовали. Напротив A — нарисовал городок (Адажион). Напротив В — быка (бово), и так далее. Сложность состояла в том, что много слов было не на эсперанто, а на других языках, но в итоге получилось подставить все понятия под соответствующими буквами. Одновременно был сделан небольшой словарь из слов, применяемых местными жителями, с прописью их на эсперанто.

В итоге молодые жрецы смогли вполне пристойно писать и читать, сверяясь с алфавитом. Что касается предыдущего поколения — толстых самодовольных личностей с подкрашенными, как у женщин, глазами и множеством украшений — ожидаемо, с ними ничего не получилось. Он начисто игнорировали мои уроки и, похоже, здорово расхолаживали и своих молодых коллег. Все это мне крайне не понравилось — похоже, ребята просто зажрались.

Приказав продолжать обучение без меня, я отправился в стасис.

Ход 20.

Прошло 380 лет.

Выйдя из стасиса, я затребовал обычный доклад. Однако в этот раз меня встречали лишь двое — «премьер-министр» и его зам. по делам храмов. На вопрос — где остальные — они уклончиво отвечали, что чума еще продолжается и доступ в храм ограничен даже для жрецов.

Тогда я потребовал письменные доклады. На это мне было отвечено, что жрецы не так уж и хорошо освоили письменность, точнее — почти ей не пользуются. В отчетности они продолжали использовать примитивные иероглифы.

Еще более насторожило сообщение о том, что чума еще продолжается. Как это может быть, что чума идет более 20 лет? Да все уже должны вымереть!

Я потребовал от стражи пропустить меня вниз. Но стоявшие на воротах единственной дороги вниз стражники, то ли не поняли меня, то ли сделали вид, что не понимают. «Чума», Чума' — твердили они и не трогались с места, не открывая ворот. Оттолкнув одного из них, я пытался открыть ворота сам, но они оказались заперты снаружи!

Тут я сильно начал подозревать, что дело нечисто. Похоже, что это заговор. Жрецы узурпировали власть и правят теперь от моего имени. Их почтительно-ухмыляющиеся физиономии, на которых, казалось, так и было написано «ну и что ты мне сделаешь?», были очень красноречивы. С каждым днем они все меньше скрывают свое презрение ко мне. Премьер-министр вообще перестал у меня появляться, по храму снуют какие-то второстепенные служители, которые делают вид, что не понимают эсперанто. Недавно на вопрос «Где мой первый министр?» один из них ответил — «Он умер! Чума! ». И сделал такую невинную рожу, что я сразу понял — врет, как сивый мерин. Вот так ко мне относятся в собственном храме!

С тоской глядел я в закаты с высоты Лаона. Что вообще творится в стране, пока я здесь сижу как орел молодой? И что теперь делать? И что меня ждет?

Конечно, надо бы отсюда бежать. Рассказать всем о заговоре. Наказать негодяев. Вернуть себе власть. Но как?

Даже если я, скажем, сплету себе веревку из циновок и спущусь с Лаона (высота тут около 1000 метров, в том числе несколько отвесных участков), и при этом не разобьюсь, и доберусь до Митты, не сдохнув в пути от жажды — МЕНЯ ТАМ НИКТО НЕ УЗНАЕТ! Люди, которые видели меня своими глазами, уже умерли — последние лет 60 я показывался только жрецам!

Не представляю, что в этом случае меня ждет — возможно, меня просто прирежут как самозванца! Особенно если придет какой-нибудь жрец с Лаона и сообщит, что истинный Пророк находится, как положено, в своем храме.

В любом случае, надо отвести подозрения о том, что я что-то понял и замышляю побег.

Я пытался заняться начатой работой по адаптации письменности эсперанто к языку адаже. Работа не особенно клеилась, но, в целом, что-то у меня получилось. Тяжелые мысли не выходили из головы.

Да, мое решение относительно самоизоляции было ошибкой. Это просто подарок для узурпаторов! И совершил я ее по простой причине — я не допускал мысли, что такое возможно.

Во-первых, я все-таки полагал, что жрецы верят в мое предназначение и свое служение Небесным Богам. То, что они так себя повели, говорит о серьезном кризисе веры. Похоже, я не произвел на них впечатления посланца божества.

И во-вторых, я рассматривал нашу работу как взаимовыгодную. Я, конечно, отягощал жрецов работой по госуправлению и развитию наук, по созданию армии и ее обучению и содержанию — но все это было необходимо. Иначе нас бы завоевали оруталлы или другое племя из степей. А жрецы рассматривали это как глупую блажь, мешающую им жить.

А еще я разрешил им делать предсказания и объявлять волю богов, угадывая ее по дыму от благовоний! Вот это — вообще зашквар! Жрецы поняли, что я им не особенно и нужен — прекрасно можно дурить народ и без меня!

Еще и еще раз, вспоминая свои провалы — как, например, я дал им колесо, а они не стали им пользоваться — я все больше убеждался в том, что стронуть эту инертную массу в нужном направлении — дело нереальное. Если они сами захотят, то пойдут. А если нет — ничего не сделать, хоть разорвись.

Так ничего и не придумав, я отправился в стасис раньше времени. Никогда я еще не был в столь скверном расположении духа. И ожидания от будущего были соответствующими…

Ход 21

Прошло 400 лет.

Странная штука — эти ожидания. Раньше я очень хотел, чтобы не было никаких неожиданностей, и все было по старому. Теперь же я был страшно рад переменам. На этот раз не было ничего обычного!

Начнем с