Шрифт:
Закладка:
Любопытно, что этой нашей погоней за женихами из знатных иноземцев ловко воспользовался один искатель приключений. В 1642 году, то есть в начале датско-московского сватовства, в Москве появилась какая-то личность под именем чешского графа Шлика, будто бы удалившегося из отечества от гонения католиков на протестантов; он привез рекомендательное письмо от обманутого им короля Христиана IV. Мнимого графа приняли с большим почетом. Он изъявил желание креститься в православную веру и вступить в царскую службу. Федор Иванович Шереметев, в то время первый и ближайший к государю боярин, был крестным его отцом. Новокрещеному пожаловали княжеский титул: он стал именоваться князем Львом Александровичем Шляковым-Чешским, получил от царя большое жалованье и женился на внучатой племяннице Федора Ивановича Марфе Васильевне Шереметевой. Говорят, что его виды простирались еще выше: на руку царевны Ирины Михайловны; но, узнав, что ее уже сватают за датского принца, он «помирился на браке с дочерью знатного и богатого боярина» (Олеарий). Впоследствии узнали о самозванстве Шлякова; царь Михаил, хотя и был очень тем огорчен, однако не лишил его княжеского достоинства, а ограничился выговором и заключением его на некоторое время в Чудов монастырь на покаяние[20].
В непосредственную связь с неудачей сватовства царевны Ирины за принца Вальдемара некоторые наши источники ставят и саму кончину Михаила Федоровича.
Ни один из московских царей не ездил столько по святым обителям, как Михаил Федорович. К этим поездкам еще с юных лет приучила его мать, великая старица Марфа. В особенности он любил посещать Троице-Сергиев монастырь и нередко отправлялся туда по два раза в год, причем возил с собой царицу и детей. Эти так называемые троицкие походы царя и царицы отличались торжественностию и сопровождались очень многолюдной свитой обоего пола. Кроме обычных поездок были еще путешествия, предпринимаемые к той или другой святыне по обету, данному во время болезни или какого-либо события. В разных храмах столицы царь не пропускал церковной службы в их храмовые праздники. Любил он также ездить на соколиную охоту в ближние от столицы места и пребывать в своих подмосковных селах, каковы Покровское, Коломенское, Воздвиженское, Тайнинское и другие, где иногда устраивался стол или пир для бояр. Но, по всем признакам, Михаил Федорович не пользовался хорошим здоровьем, и едва ли не главной причиной сего была его малая подвижность, которой нисколько не мешали помянутые сейчас частые поездки на богомолье и по окрестностям Москвы: они редко совершались верхом на коне (и, конечно, шагом), а больше в возке или колымаге; при сем царь ехал медленно и с частыми, продолжительными роздыхами. Иногда только он выходил из возка и некоторое расстояние шел пешком. Такой малой подвижности могла способствовать слабость или болезненность ног, которой он был наиболее подвержен.
До нас дошла переписка Михаила Федоровича с патриархом Филаретом во время путешествия на богомолье — переписка, обнимающая период с 1619 по 1631 год. При утомительном однообразии и малой содержательности этих писем они дают несколько любопытных черт для характера обоих государей и состояния их здоровья. Например, летом 1620 года Михаил во время путешествия с матерью в Троицкий монастырь извещает отца: «Маия, государь, с 30-го числа в ночи по греху моему прииде скорбь телеси моему, помянулся старой конской убой и поскорбел стороною; а чаю, государь, что к нынешнему пешему ходу кровь пришла, и тогож дня к утру поблегчило». То же повторяет старица Марфа в письме к патриарху: «А помянулся прежний конской убой; а к тому, государь, больше к нынешнему ходу пришла кровь». Из этих двух писем ясно, что Михаил Федорович когда-то был сильно ушиблен лошадью или при падении с лошади и теперь заболела ушибленная сторона. Далее узнаем, что Михаил очень страдал ногами. В июне 1627 года он поехал «по обещанию» в Троицкий монастырь с матерью, женой и новорожденной дочерью Ириной. Со стану из села Братовщины пишет: «Болезнь, государь, ногам моим от ездов тяжелее стала; в возок и из возка в кресле носят». Царица Евдокия Лукьяновна также пишет Филарету: «По грехам, государь, нашим сын твой великий государь царь и великий князь Михаил Федорович всея Русии скорбел ножками». Она также упоминает о «нашем обещании»; вероятно, такое обещание съездить к Троице относилось к первому ребенку, то есть к первым родам Евдокии Лукьяновны. Усердный исполнитель церковной обрядности, Михаил, несмотря на погоду, обыкновенно принимал личное участие в вербном шествии на осляти или на крещенской иордани. Но в последние годы при подобных церемониях место отца стал заступать царевич Алексей, и в торжественные дни уже нередко встречаем в дворцовых записях отметку: «У Государя стола не было». А между тем Михаил любил плотно пообедать и поужинать; причем охотно пил холодный квас или пиво, а также водку, крепкий мед и заморские вина.
При слабом здоровье государя, естественно, мы видим в его время при московском дворе умножение иноземных докторов, которые пользовались щедрым жалованьем и содержанием. Частные люди продолжали прибегать к знахарям и вообще к средствам народной медицины; но к тем боярам, которых царь хотел отличить, он посылал своего медика в случае их болезни. Кроме того, видим иногда казенных медиков или хирургов, отправляемых в полки во время похода. Вся казенная медицина находилась в ведении Аптекарского приказа, при котором, кроме докторов, состоял целый штат аптекарей, алхимистов (провизоров), костоправов, рудометов, окулистов, дантистов и прочих. Все это были более или менее иноземцы, по преимуществу немцы, хотя иногда и родившиеся в Москве; впрочем, в данную эпоху находим уже и русских их учеников. На обязанности аптекарей и алхимистов лежало не только приготовление, собственно, лекарств, но и приготовление некоторых питий для царского обихода, например анисовой, полынной и коричной водок. Во главе придворных медиков в последние годы Михайлова царствования встречаем трех иноземцев: Венделинуса Сибилиста, Гартмана Грамана и Ягануса Белово. Последний, собственно Иоанн Балау,
