Нас никто не встречает, на крыльце парадного входа никого. Нет ни слуг в старинных костюмах, ни охранников в боевых — только вездесущие московские воробьи разлетаются с широких ступеней. Красноречивая демонстрация отношения к отринутой Родом блудной дочери.

На этот раз делаю все по протоколу. Открываю дверцу и выхожу из кабриолета, плавно перетекая из позы в позу. Огибаю машину, без интереса скользя взглядом по фасаду из желтого туфа и галантно открываю дверь даме.

Каждое мое движение преисполнено аристократического достоинства, а холод в глазах может заморозить фонтан у ног величественной статуи основателя Великого Рода. Теперь я соответствую ожиданиям — двуликий Янус, ни дать ни взять.

Ольга опирается на мою руку и покидает автомобиль, придерживая ярко-синюю юбку. Мы, не спеша, поднимаемся по ступеням и останавливаемся перед высокими дубовыми дверьми.

Через несколько секунд они открываются, и стоящие по обе стороны слуги встречают нас кислыми улыбками. Молча, как и подобает бездарям, дабы не нарушать слух высокородных одаренных и не смущать их прямыми взглядами. Все как в старинных романах.

Высотка Трубецких ничем не отличается от Шуваловской, что объяснимо: все семь построены по одному проекту и тем самым подчеркивают равенство Великих Родов. Разница лишь в том, что Синих больше и они занимают все здание, а две трети нашей высотки Род отдал под пятизвездочную гостиницу.

Глаза Ольги мечут гром и молнии, она явно не готова к такому приему. К приему, недостойному любого высокородного аристо, не говоря уже о членах Великого Рода. Она взмахивает гривой черных волос, и вмиг растеряв показное равнодушное величие, широким шагом направляется к лифту. Мы пересекаем помпезный холл в гробовом молчании, и мне становится не по себе от этой мертвой тишины.

Холл лифта представляет из себя зону досмотра, похожую на такую же перед кабинетом Князя Шувалова. Здесь с нами даже здороваются. Охранники, каждый из которых в полтора раза тяжелее меня, подчеркнуто вежливы. После прохода через рамку, они тщательно обыскивают нас и открывают двери в лифтовый холл.

— Ненавижу! — цедит Трубецкая сквозь зубы уже в кабине, нажимает на кнопку «29», и ее лицо искажается от ярости.

— Не обращай внимания! — успокаиваю ее я, но не обнимаю — на нас нацелены сразу четыре камеры.

Лифт останавливается с мелодичным звуковым сигналом, и мы выходим в очередной холл.

— Это — детский этаж, мальчики — налево, девочки — направо! — тихо произносит Ольга. — Ты иди к Андрею, а я пока заскочу в свои апартаменты.

В уголках синих глаз стоят слезы, и я понимаю, что она на грани и сейчас расплачется. Прижимаю девчонку к себе, наплевав на камеры, следящую за нами охрану, ее отца, брата и просьбу Шувалова не демонстрировать отношения на публике.

— Ты сильная девочка! — шепчу я в маленькое ушко. — Держи лицо!

Она кивает, уткнувшись подбородком в мое плечо, и чудовищное напряжение, наконец, ее отпускает.

Иду налево, как и велено. Захожу в следующий холл, который охраняют трое сероглазых бойцов в черных костюмах. Один из них выступает мне навстречу и отрицательно качает головой.

— Добрый вечер, Ваша Светлость! — холодно приветствует он. — Его Светлость Князь Андрей Трубецкой не велели никого пускать. Желают побыть в одиночестве.

— Никого вообще или конкретно меня? — уточняю я, но в ответ получаю молчание.

Теперь мне не нужны слова, я чувствую, что верен второй вариант.

— Князь знает, что я здесь? — спрашиваю лишь для того, чтобы прочесть подтверждение в глазах напротив, но неожиданно получаю ответ.

— Князь не принимает и велел передать, что вы — нежелательная персона, — равнодушно сообщает старший.

Я разворачиваюсь с намерением уйти, а затем останавливаюсь. Поворачиваюсь к бойцам, делаю шаг вперед, и двое охранников решительно загораживают проход. Видимо, они что-то видят в моих глазах, потому что принимают боевые стойки и отступают.

— Ваша Светлость, мы лишь выполняем приказ! — предупреждает старший, медленно перемещаясь к красной кнопке, расположенной на стене перед дверью.

Вхожу в состояние спурта и планирую бой, словно хореограф танцевальную композицию. В его исходе я не сомневаюсь.

Старшего я укладываю одним ударом в челюсть, он даже отреагировать не успевает и тяжелым кулем оседает на мрамор. Двое амбалов бросаются на меня с кулаками, но безнадежно опаздывают — я резко смещаюсь вправо, отталкиваюсь от стены, врезаюсь в ближнего и пробиваю его левой в висок.

Второй разворачивается, наталкивается животом на мой кулак, а затем носом — на колено, и, жалобно подвывая, валится на пол. Три контрольных удара в виски завершают короткий бой, я выпадаю из спурта, и мои кулаки взрываются болью.

Желто-розовая дубовая дверь, которую охраняли незадачливые вояки, распахивается, и на пороге появляется Трубецкой.

— Ты что себе позволяешь! — кричит он.

Глаза Андрея вспыхивают гневом, он бросается ко мне, хватает за лацканы пиджака и затаскивает в свои апартаменты. Я не сопротивляюсь и позволяю прижать себя к стене. На мгновение перед глазами возникает лицо Мины и ее губы, произносящие то же слово. Трубецкой заносит руку для удара, но я смотрю во взбешенные синие глаза и не закрываюсь. Получаю прямой в челюсть, еще один — по печени и падаю на колени.

— Ты меня подставил! — выплевывает он мне в лицо. — Предатель!

— Я не предавал тебя! — сдавленно хриплю я. — Я все объясню! Я не хочу терять единственного друга!

Мне так больно, что хочется упасть лицом на ковер и выблевать внутренности.

Андрей смотрит на меня с удивлением и медленно опускает кулаки. Пассаж про друга, да еще и единственного действует вполне предсказуемо. Воинственный запал парня улетучивается, и из него как будто разом выпускают воздух.

— Привет, аристо! — говорю я, поднимаясь с колен.

На пороге появляется несколько охранников, но Трубецкой останавливает их резким движением руки.

— Оставьте нас! — приказывает он, и я впервые вижу его таким: решительным и властным.

Парни мгновенно исчезают за закрывшейся дверью, и Андрей переводит взгляд на меня.

— Привет, бастард! — говорит он после длинной паузы.

Я атакую неожиданно. Зеркалю его выпад и наношу два быстрых удара: в челюсть и печень. Трубецкой тоже не закрывается, лишь недовольно морщится и начинает заваливаться назад. Бросаюсь к нему и подхватываю, не позволяя упасть.

— Теперь мы в расчете, — тихо шепчу я, прижимая к себе сотрясающееся в конвульсиях тело.

Он отстраняется от меня и смотрит исподлобья, держась за живот