Из другой комнаты выглянула старуха, посмотрела на него, вновь скрылась и наконец вышла с пузатым глиняным кувшином и большой глиняной миской.

– Хорош заступничек… – ворчала она вполголоса, но так, чтобы он слышал. – Самому няньки нужны…

– Запрокинь голову, – велела кнесинка Волкодаву.

– А ты иди, дитятко, – погнала её старуха. – Иди, не марайся.

Она утвердила миску у него на коленях, плеснула ледяной воды, дёрнула Волкодава за волосы, заставляя нагнуться пониже, смочила тряпицу и приложила ему к переносью. Потом цепко схватила за средний палец и туго перетянула ниткой по нижнему краю ногтя.

– Спасибо, бабушка, – пробормотал он гнусаво.

Человек, у которого идёт из носу кровь, жалок и очень некрасив. Выгонит, с отчаянием думал Волкодав, следя, как редеют падающие в миску капли. Как есть выгонит. Да и правильно сделает. Дружину верную приобидел, с боярином ссору затеял, а теперь ещё и срамным зрелищем оскорбил. На что ей…

– Как ты?.. – спросила кнесинка. Волкодав поднял глаза. Она смотрела на него с искренним состраданием. – Как, лучше тебе?.. Да с чего хоть?..

Волкодав неохотно ответил:

– Поломали когда-то, с тех пор и бывает.

– Молодь бесстыжая, – заворчала старуха. – Беспрочее. Всё по корчмам, всё вам кулаками махать… Нет бы дома сидеть, отца с матерью радовать…

Волкодав промолчал. Кровь наконец успокоилась; он осторожно прочистил ноздрю и на всякий случай загнал внутрь свежую тряпочку. Если не очень присматриваться, со стороны и не заметишь. Нянька унесла миску и полотенце. Волкодав встал, и тут кнесинка заметила кольчугу, видневшуюся из-под чехла.

– Это-то зачем? – изумилась она. – От кого? Сними, люди добрые засмеют. Совсем, скажут, умом рехнулась…

Говоря так, она слегка покраснела, и Волкодав понял, что досужая болтовня её всё-таки задевала. И правда, чего только не скажут острые на язык галирадцы, углядев при любимой кнесинке телохранителя-венна, снаряжённого, точно сейчас в бой! Ещё, посмеются, шлем бы нацепил. Можно подумать, на неё три раза в день нападают! Волкодав расстегнул ремень и стащил с себя чехол, потом и кольчугу.

– Положи тут, – сказала кнесинка. – Вернёмся, заберёшь.

– Хлопот тебе из-за меня, госпожа, – сказал Волкодав.

Кнесинка только махнула рукой:

– Поди в конюшню, я конюху велела коня тебе какого следует подобрать.

Волкодав поклонился и вышел.

Когда стала собираться свита, он приметил среди русоголовых сольвеннов смуглого чернявого халисунца, дородного и одетого вовсе не по-воински. Волкодав захотел узнать, кто это такой, но тут как раз появился Крут, и венн сразу подошёл к нему.

– Здравствуй, воевода, – сказал он Правому. – Перемолвиться надо бы.

– О чём ещё? – спросил Крут недовольно.

Волкодав отозвал его чуть в сторону от остальных и сказал:

– Я хочу попросить тебя, воевода… Когда встанешь у кресла госпожи, держись на один шаг дальше вправо, чем ты обычно стоишь.

– Что?.. – темнея лицом, зарычал Крут.

– Погоди гневаться, – Волкодав примирительно поднял ладонь. Потом принялся чертить на земле носком сапога. – Смотри, вот кресло государыни. Я встану вот здесь, чтобы всё видеть, но и на глаза особо не лезть. Если ты чуть-чуть отодвинешься, мне будет удобней.

У боярина зашевелились усы:

– А пошёл ты, дармоед…

Волкодав вспомнил осенившее его давеча сравнение и тихо ответил:

– Я – пёс сторожевой, воевода. Где лягу, там и ладно, лишь бы стерёг.

Договаривал он уже боярину в спину.

Толстый халисунец Иллад оказался лекарем. Он прижился в крепости ещё со времени детских хворей кнесинки, до сих пор пользовал её по мере необходимости и считал своим непременным долгом сопровождать Елень Глуздовну на все выезды вроде сегодняшнего.

– Госпожа чем-то больна? – насторожился Волкодав. Кнесинка выглядела здоровой и крепкой, но мало ли…

– О чём спрашиваешь! – возмутился Иллад. – Как тебе не стыдно!

– Не стыдно, – сказал Волкодав. – Если госпожа больна, я должен это знать. Я её охраняю.

– Госпожа пребывает в добром здравии, и да сохранит её Лунное Небо таковой ещё девяносто девять лет, – поджав губы, ответил халисунец.

– Тогда зачем… – не подумавши начал Волкодав, но лекарь досадливо двинул с места на место расписной кожаный короб и перебил:

– Затем же, зачем и ты! Только от меня, в отличие от тебя, иногда есть толк!

Конюх Спел приготовил Волкодаву очень хорошего коня. Это был крупный серый жеребец боевой сегванской породы. Мохноногие, невозмутимо спокойные, такие лошади казались медлительными и тяжеловатыми, но были способны по первому знаку к стремительным и мощным рывкам и вдобавок славились понятливостью. То есть как раз то, что надо. Покладистый конь взял с ладони нарочно припасённую горбушку, дохнул в лицо и потёрся лбом о плечо венна. Вот и поладили. Волкодав похлопал коня по могучей мускулистой шее, взял под уздцы и повёл наружу, провожаемый одобрительным взглядом слуги.

Когда садились в сёдла, Волкодав хотел помочь кнесинке Елень – государыня, облачённая в длинное платье, ездила на лошади боком, опирая обе ноги на особую дощечку, – но боярин Крут, только что не оттолкнув телохранителя, шагнул мимо и сам поднял «дочку» в седло. Тут Волкодав озлился и твёрдо решил, что по приезде на площадь встанет там, где сочтёт нужным, и пусть Правый выставляет себя на посмешище, если больно охота. Но старый боярин, легко вскочив на своего вороного, свирепо оглянулся на телохранителя и толкнул коня пятками, заставляя его отступить от белой кобылицы кнесинки, и у Волкодава сразу полегчало на сердце.

Былые навыки вспоминались сами собой. Как только выехали за ворота, внимательный взгляд Волкодава хватко заскользил по крышам, по верхушкам крепких бревенчатых заборов, по лицам галирадцев, вышедших поприветствовать государыню. Сколько ни твердили ему, что, мол, ни чужой, ни тем более свой нипочём не станет на неё покушаться, Волкодав был настороже. И, вообще говоря, без кольчуги чувствовал себя голым.

Когда-то он наблюдал за тем, как охраняли правителей в больших городах Халисуна и Саккарема. Если этим владыкам случалось выходить к народу, на всех крышах расставляли стрелков, вгонявших стрелу в перстенёк за двести шагов. И давали наказ при малейшем подозрении спускать тетиву без лишних раздумий. Да и среди слуг добрая половина всегда были переодетые стражи… И народ всё знал и всё воспринимал как должное. Здесь не то. Поступить так здесь значило смертельно оскорбить галирадцев. Одного его ей, может быть, ещё простят…

Вот и думай, телохранитель, как себя вести, чтобы и кнесинку оградить, и с городом её не поссорить…

На площади Волкодав бросил поводья слуге (тот машинально подхватил их и только потом спросил себя, почему бы венну самому не отвести своего коня, а заодно и боярских) и сразу встал подле кнесинки, за