Шрифт:
Закладка:
– Лёнечка, три дня пролетят быстро, всего ведь три дня, а я хоть немного смогу заработать…
– А как мне тут без тебя?.. Ну хорошо, раз так решила. Ты прилетаешь через три дня, у нас в театре как раз будет выходной. Встречаемся в театре, поднимешься на второй этаж, я буду тебя там ждать.
Мы расстались, и я улетела на съемки. Уж не знаю от чего – от тоски ли или от чего-то еще, – у меня вдруг поднялась в самолете температура. С жутким настроением – хоть лети обратно в Москву – я прилетела на съемки, встретилась в гостинице с Верой и Володей. По-моему, выпили – мне нужно было расслабиться. Меня трясло, и я, больная, истерзанная понятными чувствами, со слезами и соплями сразу вылила им свою тоску. Я ревела, меня утешали. У меня не было сил держать в себе губительный груз страданий. Рассказала, отчего слезы.
Единственно утаила, кто был причиной моих слез: имя Лёни было моим секретом. Это как в детстве, когда счастливым образом мы, дети, находили цветные стеклышки и зарывали их где-нибудь в тайном месте во дворе и потом каждый день разрывали и смотрели сквозь каждое на солнце. И мир был каждый раз разный, особенно красив он казался сквозь розовое, а таинственно-тревожным – сквозь сине-фиолетовое. И этот чудесный клад назывался «секретом». Таким секретом для всех был мой Лёня.
Три дня тянулись, как три месяца. Но вот последний день съемок, и я наконец-то лечу в Москву, где меня очень ждут, и как я это чувствую! Только вошла в квартиру – звонок. Знаю – Лёня. Забарабанило сердце, поднимаю трубку и – родной голос: «Я тебя уже давно жду, беги скорей в театр». Лечу на свидание. Не верится: неужели сейчас – вот уже скоро – увидимся. Первый этаж… второй этаж… коридор… и справа грим-уборная. Надо взять себя в руки – взяла, открыла дверь и – победоносно вошла. Через секунду мы уже обнимались, едва закрыв за собой дверь, и попробовал бы кто-нибудь оторвать нас друг от друга. Долго стоим обнявшись, и Лёнин шепот мне на ухо:
«Нинченька, родная, пожалуйста, не уезжай так надолго». Но я опять уехала, и были другие три дня.
6 апреля
5-го, после спектакля, Лёня с Хмелем пошли в Дом кино, в ресторан, откуда позвонил мне:
– Не могу говорить…
Перебиваю:
– Зачем тогда звонишь? Позвони, когда сможешь.
– Позвоню попозже.
Через 1–2 минуты:
– Не совсем могу…
– Ну что за бред, Лёня! Сегодня уже не звони – поздно. Пока.
(Бросила трубку.)
Сегодня
Л.: Что за трагический тон?
Я: Он не к тебе относился – я поругалась с сыном.
– А что вчера? Почему не стала говорить?
– Ты не мог.
– Через минуту уже мог, и что за тон?
– Потому что мне показалось обидным то обстоятельство, что ты отказался мне помочь, написать 15 строк, которые отняли бы у тебя не больше 20 минут.
(Крик, ор: «У меня столько работы… я все для тебя… морда бесстыжая». Трубка брошена. Я просила написать «шапку» для композиции о Пушкине – для меня и Шуляковского.)
«Морда бесстыжая»… впервые слышу оскорбление в мой адрес. Как мог?! Сразу стал чужим, хотя «морда бесстыжая» меня рассмешила.
7 апреля
Я у Иры с Володей[24]. Выпивали. Что бы я без них делала? Из их окон видны его окна. Ночь. Окна горят… работает…
Не хочу! Не нужен! Не дорог!
Не слышу тебя, Кассиопея. Сухая, «как каменная глыба: меня выдоили».
27 апреля
Молчал ровно 20 дней. Телефонный звонок около 12 ночи. Подняла и бросила трубку.
28 апреля
Все утро не смолкал телефон. Трубку не поднимаю. В 2 часа дня улетаю в Евпаторию с Л.Терещенко[25] и ее подругой за здоровьем и, главное, от него.
Последняя неделя – сны: переживает, ищет.
(В Евпатории чья-то мама работает в больнице, где мы будем делать кое-какие процедуры, есть траву, овощи, фрукты.)
11 мая
Москва. Приехала посвежевшей, помолодевшей. Я себе нравлюсь, что бывает нечасто. Сразу получаю информацию о Лёньке: «Чудит дома, лежит все время, совсем не работает, огрызается, хамит…»
14 мая
Читка пьесы о В.В.С. Передали: «Лёнька не спускал с тебя глаз».
26 мая
Оттащил от Гарика Антимония![26]
Л.: Любимая моя…
Я: Я не кошка.
– Ты – моя любимая… – Я не кошка…
27 мая
Счастливое примирение у Лены.
– Ты мне сегодня подарила счастье. Я снова задышал. Я начал жить. Без тебя нет жизни, жить без тебя не могу!
Звонок к ночи – 11 часов 45 минут. Говорили много. Наговорил много ласковых слов. Прощаться не хотелось.
– Ну все, давай, моя золотенькая, моя сладкая, спатоньки, глазоньки мои. Спатоньки, милый. Я тебя очень люблю. Тебе хорошо было утром?
– Очень. Я люблю тебя.
– Я тебя еще больше.
– Беги, миленький, скорей – отдыхай.
– Завтра я тебя опять увижу, мою родненькую, мои глазоньки.
– Спокойной ночи. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
– Целую.
– Целую.
– Целую.
– Целую.
11 июня
Вела себя как королева, на 5+.
Друзья. Лёнечка: «Я никогда еще не был так счастлив в жизни. Было, но что-то совсем не то. Страшно, что тебя может не быть со мною. Я хотел бы всю жизнь служить тебе. Я мог бы стать хорошим другом твоему сыну».
* * *
(Вырваны страницы.)
* * *
Решается судьба театра. Ю.П. хочет уходить из театра: не разрешают спектакль – «В.Высоцкий». Отношения с Управлением культуры зашли в тупик. То есть театр – что будет, то и будет.
Артисты на улице? Ну и черт с ними… Гнусное письмо о вещем сне – Любимову. Анонимное. Кто-то рассказывает про свой сон, называя его вещим. Герой сна – Любимов, в ногах у которого лежат трупы его артистов. Любимов прочитал анонимку, собрав всех нас перед репетицией. Труппа – молчит, кто-то вяло возмущается.
Высокие инстанции дали указание У.К. помочь театру выпустить спектакль. Но для начала они должны были бы прийти посмотреть его, а они не желают. Завтра утром – прогон все равно. Ю.П. хотел вечером сыграть на зрителе, но тогда всему – конец. Решил: не стоит.
Октябрь
Получился спектакль, каких не было и не будет… Как в храме… Актеры – святые, на сцене – святое: соединение Земли с Вселенной. Сердца, цветы – Володе.
25 ноября
Звонок от Лёни: «Люблю, как в рыцарские времена…» Неожиданный любовный захлеб. Вечером – у меня. Ночью слезы, любовь, счастье – еле успокоила. Час или полтора говорил о любви и любил. Я отвечала.
26 ноября
Продолжение любовного
