и Виктор Лошак, что авторы фильма сумели избежать пошло-юмористического представления этого великого города и его обитателей, смысл жизни которых не умещается в выдуманных третьеразрядными юмористами анекдотах. Не обижая создателей фильма, признаюсь, что, сидя в зрительном зале, не мог удержаться от воспоминаний, – параллельно экранному сюжету прокручивая собственную киноленту. И был благодарен В. Тодоровскому за эту счастливую возможность вернуться в прошлое.

Когда герой Л. Ярмольника, глава большой семьи, упоминает улицу Бебеля, куда он ходил в Одесское областное управление КГБ, то в сознании вспыхнула выдуманная мною, но одновременно достоверная, судя по рассказам свидетелей, картина, которую сочиняю всю свою жизнь. Мой прадед Иосиф, одесский портной, который жил на этой самой улице Бебеля, вместе с прабабушкой Хаей лежат на мостовой, застреленные фашистскими солдатами по дороге в гетто, где они прожили бы тоже считаные дни. Говорят, он пытался вырваться из колонны, чтобы забрать из дома забытые прабабушкой лекарства, его застрелили, прабабушка кинулась к нему, и ее жизнь тоже оборвала автоматная очередь охранника. Трое их сыновей были в Красной Армии, как и мужья их дочерей. А старики, которые были моложе меня нынешнего, не смогли уехать из Одессы. Эту историю мне рассказал бабушкин брат дядя Сема, прошедший всю войну, от первого до последнего дня.

Уже в начале 2000-х мы с Виктором Лошаком пришли на улицу Бебеля, которой вернули ее прежнее название – Еврейская, во двор с ветхим двухэтажным домом, где родились моя бабушка и моя мама. Молодые ребята, которые мыли машины из шлангов, прекратили свое веселое занятие и, узнав, зачем мы пришли, стали рассказывать о том, как они оберегают наше семейное гнездо, будто это был памятник исторического значения. Не потому, что я был в ту пору министром культуры России, о чем они знали, а потому, что в Одессе любили петь песни по субботам, когда по телевизору шла программа «Жизнь прекрасна», которую мы вели с Леной Перовой.

Ребята говорили так живописно, что на мгновение мне показалось, будто они мои сверстники. Я словно вернулся в свое детство, когда пешком с Седьмой станции Большого Фонтана ходил в школу на Пятую станцию и, экономя на трамвайном билете, пил незабываемую крем-соду с ледяной газировкой, а потом подкармливался шелковицей, которой в Одессе было полным-полно.

И хотя это учение длилось всего полгода, я испытал детское потрясение, узнав, что Марко Вовчок не мужчина, а женщина. И именно здесь, в Одессе, городе по преимуществу русскоговорящем, где русский был неизменно разбавлен несколькими словами на идиш, украинском, греческом или молдавском, а то и просто на матерном, я в малолетстве навсегда полюбил украинский язык и украинскую литературу.

Перевод пушкинского «Евгения Онегина» на украинский, сделанный Максимом Рыльским с изысканным совершенством, поражал мое детское сознание не меньше, чем «Энеида» Григория Сковороды. Собственно, я и учил украинский язык, положив рядом пушкинский оригинал и перевод Максима Рыльского. А потом, много лет спустя, мое сердце замирало, когда «Энеиду» и «Евгения Онегина» по-украински читал Богдан Ступка, с которым мы были дружны еще со времени его службы во львовском Театре имени Марии Заньковецкой. Его голос взлетал в небеса, полный страсти, веры и бесконечной самоиронии, которые не отрицают жизнь, но превращают ее в рыцарский жест. И ты понимал, что по-украински можно любить русскую культуру так же могущественно и благородно, как и на моем родном языке. Богдан был настоящим украинским патриотом и потому понимал, что значит Россия для Украины.

Недавно, в день российско-украинского обмена пленными, обнаружил интервью одного некогда популярного журналиста, который заявил, что надо наконец отучить российских либералов любить Украину и что настоящий украинец – это русский. А что тогда делать с белорусами? Они ведь, как и украинцы, точно не русские. Но от этого могут не меньше любить русский народ и русскую культуру. Причем как на родном, так и на русском языке. Надо наконец понять, что «Украина – не Россия» (напомню, что так называлась книга Л.Д. Кучмы, написанная, замечу, на русском языке). Но и невозможно забывать, что исторически, человечески, душевно связывает наши народы. И насколько глубока эта связь. Не верите – отправляйтесь в Одессу моего отрочества.

Сентябрь 2019

Случай Доминго

После триумфального выступления Пласидо Доминго в конце августа нынешнего года на Зальцбургском фестивале, где выдающийся певец вместе с Нино Мачаидзе выступил в концертной версии оперы Дж. Верди «Луиза Миллер», ему предстоит в высшей степени неприятное разбирательство в Лос-Анджелесе. Более тридцати лет П. Доминго играет важную роль в культурной жизни этого города, по сей день являясь генеральным директором Оперы. Он участвовал в первой постановке этого одного из крупнейших в США музыкальных театров, который открылся в 1986 году оперой Дж. Верди «Отелло». В премьерном спектакле П. Доминго исполнил заглавную партию, а в 2000 году возглавил труппу. После того как восемь певиц и одна танцовщица обвинили его в сексуальных домогательствах, которые имели место в 80-х годах прошлого века, тридцать творческих сотрудников Оперы Лос-Анджелеса уже в 2019 году, отвечая на вопрос корреспондента «Ассошиэйтед Пресс», заявили, что певец, дирижер и к тому же генеральный директор всегда испытывал интерес к молодым певицам и они замечали его «непристойное поведение».

Пресс-служба театра сделала заявление о том, что в отношении Пласидо Доминго будет начато служебное расследование, для которого привлекут специальных экспертов со стороны, – они должны определить, станет ли административное разбирательство поводом для начала уголовного расследования. Впрочем, девять заявительниц могут подать в суд напрямую. Тем более что единственная из них, которая открыла свое имя для широкой общественности, певица Патрисия Вульф, выдвинула обвинение П. Доминго в сексуальных домогательствах не в Лос-Анджелесе, а в Вашингтоне, где они вместе работали в 80-е годы XX века. Расследование еще не началось, а американские импресарио, как и часть их европейских коллег, заморозили свои отношения с великим певцом. Первыми начали в Филадельфии – там отменили концерт П. Доминго, назначенный на середину сентября. Впрочем, некоторые европейцы демонстративно не обращают внимания на случившееся. Но овации в Зальцбурге, которыми провожали певца после «Луизы Миллер», не станут аргументом в суде.

Когда мы с моими редакторами обсуждали тему первой программы «Агора», которая вскоре откроет новый сезон, то решили остановиться именно на «случае Доминго». Как кажется, именно в нем сошлось множество социальных, правовых, этических, психологических и общекультурных проблем, которые находят разное решение в Европе, Америке, Азии или Африке. То, что выглядит нормой в одной стране, становится преступлением в другой. То, что считалось милым флиртом в Старом или