— Извини, — развел он руками. — Хотел привести тебя в чувство.

— Пошел ты!

— Где-то я это уже слышал… ладно, Ида, ситуация такая: я не планировал, чтобы тебя ранили, на самом деле я хотел, чтобы ты все увидела своими глазами и увидела четко. Поэтому предлагаю обойтись без битья посуды и истеричных выходок. Я могу налить тебе воды или еще чего. Если хочешь.

— Я хочу уйти.

— И ты уйдешь. На все четыре стороны, Судьи свидетели…

— Судьи? — фыркнула я. — Серьезно, Хал, ты о Судьях заговорил? Оно и понятно, ведь вас ждет скорая встреча.

— Возможно. Но пока этого не случилось, придется тебе побыть в заточении. До тех пор, пока кто-то не умрет. Моя смерть, его смерть — вот твои билеты на волю, Ида. Так что посылай в Посмертье правильные запросы, вдруг повезет и тебя услышат.

— Пошел ты.

— Обязательно, только немного позже.

Он подошел ко мне и вновь присел рядом. Я отвернулась, чтобы не видеть его лица, мне и так тошно. Или я не хотела, чтобы он видел мое лицо, ведь сейчас я не могла контролировать эмоции, все силы уходили на попытки не морщиться от боли постоянно. И меня ужасно, невыносимо бесило собственное невезение — вот так словить шальную пулю от придурка, который даже в меня не целился, а больше пугал! Без этой дурацкой пули я… не знаю, возможно, соображала бы лучше. Нашла бы правильные слова. Или, на худой конец, справилась с Актером, ведь он остался один. Думаю, он и без пули в моей ноге предпочел бы уединение, Хал не из тех, кто любит выяснять отношения на людях, он человек с наглухо закрытой душой. И бурлящей внутри лавой.

— Ты не можешь идти, — тихо сказал Актер, его дыхание обожгло мою щеку, — мне придется взять тебя на руки. Постарайся не умереть от отвращения или что ты там сейчас ко мне чувствуешь.

— То была бы прекрасная смерть, — пробормотала я.

— Потому что мне назло?

— Потому что сил больше нет твою рожу смазливую видеть.

Актер не ответил, осторожно он приподнял меня за плечи, стараясь не слишком бередить раненую ногу. Это тоже раздражало — какие нежности! Сплошное лицемерие. Было бы еще смешнее, начни Хал опять признаваться мне в любви, тогда я бы точно решила, что мир спятил. Или пуля-таки угодила мне в голову и все происходящее — глупая фантазия.

Хал нес меня легко, не напрягаясь. Открыл стеклянную дверь, встроенную в купол, и мы выбрались на крышу. Вокруг купола тянулось каменное ограждение, на него меня Актер и посадил, придерживая рукой, чтобы не свалилась вниз. С высоты мир казался мелким и незначительным, а люди внизу походили на крошечных насекомых. И роились они на площади перед театром. Много, много людей, огней и агрессивных криков, которые не заглушал даже пронизывающий насквозь ветер.

Актер хотел мне что-то показать, за этим приволок на крышу.

Я вглядывалась в мир под ногами, пыталась вникнуть в происходящее. Люди казались смазанными, слишком маленькими, чтобы понять. Тогда я посмотрела дальше, на городские улицы: везде горели огни, кипела жизнь, со стороны Низменности тянулись новые участники событий. И со стороны Холмов, но там людской поток выглядел совсем хилым. И где-то в середине толпы толкались люди в полицейской форме.

Боль в ноге отступила, ведь тело сковал ужас.

— Хал…

— Акт первый: как король Александр справится с городскими волнениями. И мы оба знаем, как этот акт закончится, Ида: люди узнают, что их король абсолютно голый. Пусть не сразу, я допускаю, что влияние Гранфельтских на умы жителей Мертвоземья велико и неоспоримо. Но пройдут дни, да хоть даже месяцы, таких волнений станет больше, и до всех дойдет, что их король как лидер ничего не стоит. Что он совсем не тот, кем кажется и вся его власть — сказка для впечатлительных натур. Люди прозреют и вместо символа увидят живого человека, слабого, трусливого и никчемного.

— И что дальше?

— Дальше акт второй. И мы с тобой увидим, как он настанет.

— Никто за тобой не пойдет, — прошептала я, глядя, как полиция пытается разогнать жителей Низменности, а они все наступают и наступают. Внизу происходило нечто страшное, необратимое. И кто-то все это спровоцировал.

Актер. Своим внезапным возвращением.

— За мной пойдут. Не мертвые, а живые и исключительно по своей воле.

— Ты не понимаешь, что делаешь, Хал. Мстя за глупые обиды, словно недалекий мальчишка, ты обрекаешь на смерть десятки тысяч человек. Ну покажешь ты, что король голый, унизишь его, и что? Что дальше будет, не подумал? За нами придут. За всеми. За мной, и за тобой тоже. Мертвоземье на протяжении всего существования было костью в горле соседей, паразитом, сосущим ценные ресурсы, как думаешь, они воспользуются возможностью вырезать всех местных жителей разом? Проявят они жалость или человечность, о которой так любят рассуждать? Нет, Хал. Тысячу раз нет! Но ты, надо полагать, и умирать будешь с улыбкой: Александра унизить успел, самое главное в жизни сделал. Какая разница, сколько тысяч человек при этом погибло.

— Это ты все время думаешь о своем принце. Прости, короле. В моих мыслях он появляется не настолько часто.

— Поэтому, выбежав из Аннерама, ты первым делом отправился Александра повидать. Хотел, чтобы он позорно сбежал, оставив меня тебе? Сразу видно, что тебе нет никакого дела до Александра.

Хал едва заметно усмехнулся:

— Брось, мы оба понимаем, что он так бы и сделал. Сбежал. Потому что он трус и до сих пор ничего без Бурхардингера не может. Поломался бы для вида твой принц, да радостно унес ноги, ведь ты так его об этом просила. Мечтай я унизить его, думай я только о твоем обожаемом Александре, довел бы дело до конца, а не оборвал на полпути. И Аннерам я покинул давно.

Последняя новость могла сбить с ног, повезло, что я сидела.

Актер давно в городе? Но… это невозможно. У нас связь, я чувствовала… даже сегодня утром проснулась с черными пятнами на теле и тошнотой. Побочный эффект, о котором положено умалчивать: если плохо твоей половине, ты ее спасешь ресурсами своего организма. А по не самому приятному стечению обстоятельств, Актер как раз моя половина, кто знает, может, даже лучшая.

— Как? — только и смогла я выдавить вопрос, хотя о части ответа уже