Шрифт:
Закладка:
Король вздрогнул, пришел в себя и страшно сконфузился. Потом закашлялся, чтобы скрыть смущение, и подал руку графине, помогая ей подняться.
— Графиня, что это с вами? Просто нелепо. Неужели вы думаете, что я позволю вам жертвовать собой, да еще в такое время? Присядьте и давайте обсудим все по порядку.
Оглушенная бурей чувств, Бельвейн сидела, крепко прижимая к груди драгоценный Дневник. В эту минуту жизнь казалась ей особенно прекрасной, единственным темным пятном было то, что менестрели все-таки, по-видимому, не сложат о ней песен. Ничего не поделаешь, нельзя же получить все разом.
Король решительными шагами расхаживал по залу и говорил:
— Я отправляюсь на войну и оставляю горячо любимую дочь. Разумеется, в мое отсутствие править страной будет она. Но я хочу, чтобы Гиацинта знала, что в любую минуту может обратиться к вам, графиня, за поддержкой и помощью. Уверен, что полностью могу на вас положиться, поскольку вы только что представили мне неопровержимое доказательство своей преданности.
— О, что вы, Ваше Величество! — протестующе воскликнула графиня и с торжеством отметила про себя, что ее труды не пропали даром.
— Гиацинта еще совсем девочка, — тем временем продолжал король. — У нее нет никакого опыта. Она нуждается…
— В руководящей материнской руке, — мягко подсказала графиня.
Веселунг смешался и отвел глаза в сторону. Вообще-то ему следовало бы немедленно объясниться. Но… но столько еще нужно успеть до завтра… Пожалуй, лучше отложить это до конца войны.
— У вас не будет никакой официальной должности, кроме прежних, — продолжил он поспешно. — Но я хотел бы, чтобы принцесса во всем следовала вашим советам.
С некоторых пор графиня только об этом и мечтала, но, конечно, в подобной ситуации необходимо было проявить подобающую скромность.
— Я сделаю все, что в моих силах, Ваше Величество, с радостью. Но разве Советник…
— Советник поедет со мной. Он, конечно, не боец, зато силен в заклинаниях. — Король огляделся по сторонам, чтобы удостовериться, что они одни, и продолжал, понизив голос: — Он как-то говорил, что разыскал в архивах одно очень сильное заклинание. Если нам удастся применить его перед первым сражением, наши доблестные войска, вероятно, смогут… ээ… проявлять свою доблесть, почти не встречая сопротивления.
Графиня застенчиво пролепетала:
— Но есть же и другие образованные мужчины… Они гораздо лучше разбираются в государственных делах, чем мы, бедные женщины («Что за чушь я несу», — думала она про себя), и они смогут дать Ее Высочеству несравненно более ценные советы…
— Такие мужчины, — прервал ее Веселунг, — понадобятся мне самому. У меня каждый человек на счету! В войне с Бародией будет участвовать все мужское население Евралии, поэтому наша страна на некоторое время превратится в страну женщин. — Он искоса взглянул на графиню и улыбнулся. — Тогда это будет страна, в которой… ээ… каждый… то есть…
Было совершенно очевидно, что король изо всех сил старается и никак не может придумать что-нибудь очень галантное, и графиня по доброте души решила избавить его от мучений.
— О, Ваше Величество… — Она потупила взор. — Это, право, слишком любезно с вашей стороны…
— Д-да нет, нисколько, — растерялся король, пытаясь припомнить, что же он такое сказал. В конце концов он предпочел откланяться. — К сожалению, графиня, я должен вас покинуть. У меня масса дел.
— У меня тоже, Ваше Величество. — Бельвейн сделала реверанс и вышла из зала, зажав под мышкой Дневник.
А Веселунг, который никак не мог избавиться от ощущения какой-то внутренней неудовлетворенности, вернулся к письменному столу и взялся за перо. Когда десять минут спустя Гиацинта заглянула в библиотеку, весь стол был завален обрывками бумаги, и она невольно наткнулась на несколько примечательных фраз:
«В подобной стране я безусловно стал бы счастливейшим из подданных…»
Остальные были еще короче:
«Это, дорогая графиня, было бы моей…»
«Страна, в которой даже король…»
«Счастливая страна…»
Последняя фраза была зачеркнута, и поверх нее написано:
«Плохо!»
— Отец, что все это значит?
Веселунг вскочил, покраснев до корней волос.
— Ничего, дорогая, ничего… Я просто… Видишь ли, мне, безусловно, необходимо будет обратиться с речью к народу. Вот я и набросал несколько… Как бы то ни было, они мне больше не нужны.
Он сгреб клочки в кучу, в сердцах смял и бросил в корзину для бумаг.
Что же с ними стало? — спросите вы. Скорее всего, на следующее утро они пошли на растопку камина. Но вот что удивительно! В десятой главе «Евралии в прошлом и настоящем» я вижу: «Поелику король и все мужское население Евралии отправились на войну с подлыми бародианами, Евралия стала страной женщин — страной, в которой даже король был бы счастливейшим из подданных».
Так что же это означает? Не есть ли это новый пример литературного плагиата? (Если вы помните, мне уже пришлось обличить Шелли.) Уж конечно, Роджер имел доступ к дворцовым корзинам для бумаг, как и многие другие историки. Но в таком случае он просто обязан был указать первоисточник!
Однако мне не хотелось бы быть несправедливым к Роджеру. Вам, наверное, уже стало ясно, что я во многом не разделяю его взглядов, но отдаю ему должное как историку (а в некоторых случаях, например когда речь идет о первом появлении принца Удо в Евралии, целиком полагаюсь на свидетельства Роджера). И я ведь всегда ссылаюсь на него, если мне случается включать его высказывания в свое повествование, — так что есть все основания надеяться, что и Роджер был столь же щепетилен в отношении других. Я уже упоминал о том, что Роджер Кривоног — натура, несомненно, романтическая (как, впрочем, и король Веселунг). Поэтому давайте считать, что эта возвышенная мысль пришла к ним обоим независимо друг от друга.
Графиня Бельвейн имела полное право торжествовать небольшую победу. Король обнажил меч, но она не дрогнула! В награду за это она получит власть. Она станет властью за троном.
«Не обязательно за троном», — думала графиня.
